— Значит, мне показалась, что вы целовались перед зданием клиники? А я-то думаю, почему она взяла неделю выходных, а оказывается, чтобы рядом с тобой быть!
— Что за чушь ты несёшь? — раздражается Свободин. — Я тебе не раз говорил, чтобы ты уходила из этой клиники, и спрашивал, что у тебя с этом Шестинским. А ты мне соврала. Глядя мне в глаза, врала. Ты специально брала лишние смены, чтобы быть с ним рядом? Да?!
— Работа — это моя жизнь, как ты этого не понимаешь?! Я не уйду. Это моя детская мечта! И никакой Шестинский тут ни при чём! Хватит приплетать его сюда. Это ты обжимал Крылову и на глазах у всех её целовал, а не я Шестинского.
— Я твой мужчина, а не Крыловой! Твой!
Делает шаг в мою сторону, хватает меня за плечи и встряхивает.
— Я целовал тебя! Одну тебя. А ты мне врала. Зачем, Соня? — я смотрю ему в глаза, в которых бушует шторм, вихрь, который подхватывает и меня. — Думаешь, если бы ты сказала, я бы отказался от тебя? Да ты мне чуть ли не важнее гонок стала за эти несколько, мать его, недель! Я тебе говорил не один раз, что таких красивых девушек, как ты, прежде никогда раньше не встречал. Ты одна. Единственная.
Я тяжело дышу, хватая губами воздух. Смотрю в его глаза неотрывно, желая поверить. Поверить в то, что это действительно так — он не целовал Дашку. Что я действительно ему важна. Важнее даже этих чёртовых гонок, где он подвергает свою жизнь риску. Но перед моими глазами вновь появляется их образ: как она обнимала его, целовала его в губы. И самый чёткий, прямой удар в сердце — его руки лежали на её талии.
Как же я хочу поверить. Хочу. Но мои глаза меня не обманывают. Я своими собственными глазами всё это видела.
— Я не поверил Крыловой, когда она мне сказала, потому что думал, чувствовал, что ты не такая. У тебя всегда всё на лице написано — каждая эмоция, как у маленького ребёнка, — качает головой. — Ты как открытая книга, Соня — только посмотришь на тебя, и всё сразу поймёшь. Но когда я увидел тебя целующейся с Шестинским… Почему ты не сказала, Соня?
Эти его слова — как нож в спину. Резко. Больно. Глубоко. И он, будто провернув нож несколько раз, всаживает его ещё глубже. Мне физически стало больно. А моя душа, кажется, в этот момент разбилась на миллиард осколков.
Я не знала, что ему ответить. Меня душили слёзы, которым я не позволяла пролиться. Сдерживала себя из последних сил. Сдерживала и смотрела. Смотрела в его глаза. В его лицо, запоминая каждую его чёрточку. Цвет глаз. Их глубину. Каждое изменение в мимике. Его колючую щетину. Его запах, вдыхая его глубоко в себя.
Мне было больно делать этот шаг. Физически. Морально. Будто каждую секунду времени на моё тело наносили глубокие порезы. На сердце. Его словами. Его неверием мне.
Выдыхаю — в носу, в глазах щиплет, а в животе скручивается тугой узел.
— Мы с тобой разные. Слишком разные. Ты не веришь мне. А я… Я… — голос еле слышен, шелестит как ветки одинокой ивы, склонившейся над озером. Моргаю, и одинокая слеза ласкает реснички, падает на щёку и катится вниз по коже, падая вниз, словно в бездну. Смотрю в последний раз в его синие глаза. — Нам не быть вместе.
И, вырвавшись из его цепких рук, словно разорвав оковы, бегу в сторону выхода. Быстро обуваю сапоги, чтобы он не смог меня догнать и остановить — если захочет, — хватаю пальто и сумку и не одеваясь вылетаю из квартиры.
Бегу, не оглядываясь назад, а меня душат слёзы, которые я уже не сдерживаю, и они катятся из глаз.
Я лечу по лестнице вниз, не разбирая дороги, лишь бы быстрее спуститься, выйти из этого душного дома. Дыхание сбивается, душит, в боку начинает колоть, но я не обращаю на это никакого внимания.
Лечу по ступенькам, не разбирая дороги, пока у меня не заканчиваются силы и я не падаю на бетонный пол, больно ударившись коленками. Но и на это не обращаю внимания. Это ничто по сравнению с тем, как разрывается моё сердце в этот момент. Громко всхлипываю, уже не сдерживаясь, зажмуриваюсь.
Душу разъедает словно кислотой, оставляющей на ней ожоги. А слёзы так и катятся, обжигая кожу лица.
Глава 31
Соня
Душа разрывается на части, а в ушах стучит колотящееся сердце. Но не от быстрого бега, а от боли, что сейчас съедает меня заживо.
Пальцы рук сжимаются в маленькие кулачки, ногти впиваются в кожу ладоней. Голова опущена, а с губ срываются неконтролируемые всхлипы. По щекам катятся дорожки слёз.
Так невыносимо больно, что хочется кричать, раздирать своё сердце руками, чтобы оно перестало болеть и саднить. Хочется заглушить эту боль, чтобы не чувствовать её. Не чувствовать совсем ничего.