— Попробовала бы ты уйти!
— Он хотел сказать тебе правду, — сказала она. — Хотел подтвердить, что он мой брат и что все остальное, сказанное мной, тоже правда.
— Ты понятия не имеешь о том, что такое правда, — ехидно заметил он.
— Думаю, что ты тоже, — заявила она, наконец разозлившись. — Ты самодовольный, напыщенный осел, Роберт. Ты наслаждаешься, изображая из себя обманутого любовника и тюремщика. Тебе нравится таскать на плече свое и мое оружие, потому что ты боишься утратить власть, если поверишь мне.
— Тебе неприятно сознавать, — сказал он холодно, — что есть мужчина, который, как ты правильно заметила, является твоим тюремщиком и который не верит твоим глупым выдумкам. Ты злишься, что есть мужчина, который способен устоять перед тобой.
— Устоять передо мной? — Она с надменным видом подняла брови. — То, чем ты занимался со мной днем и ночью, кроме четырех дней, когда сама природа заставила держаться от меня подальше, едва ли можно назвать сопротивлением, Роберт. Если это сопротивление, что же в таком случае называется капитуляцией?
— Ты путаешь уважение с похотью. Я не испытываю к тебе уважения, Жуана, и ты мне не нравишься. Я никогда не доверился бы тебе и не поверил ни одному твоему слову. То, что я чувствую к тебе, только похоть.
— Я тоже не испытываю к тебе уважения, — сказала она. — Разве можно уважать и любить такого тупого, лишенного чувства юмора человека? Разве может мне нравиться англичанин? Тем более англичанин, выбившийся в люди из низов? Как я могу уважать человека, который высмеивает каждое мое слово? Но у тебя такое тело, за которое умереть не жаль, и ты знаешь, что я делаю с ним в постели. Поэтому я испытываю к тебе вожделение. Но неужели ты думаешь, что я снизойду до тебя, как только мы вернемся в цивилизованный мир? Да я и внимания на тебя не обращу.
— Ты будешь сидеть в тюрьме и тоже не будешь заслуживать моего внимания, — сказал он.
— Я останусь маркизой дас Минас, — парировала она, а ты будешь выглядеть настоящим болваном. Я заставлю смеяться над тобой весь Лиссабон и всю английскую армию.
— Ложись, — приказал он сердито, расстегивая пряжку пояса. — На сегодня хватит. Я сыт тобой по горло.
— Вот как? — воскликнула она. — Значит, я могу проспать спокойно всю ночь? Я правильно поняла? Что-то новенькое!
— Помолчи, Жуана. У тебя на все найдется ответ.
— А ты хотел бы, чтобы все было по-другому? — спросила она и, сняв через голову платье, улеглась на узкую жесткую кровать. — Тебе не было бы скучно, если бы я оказалась послушной дурочкой? «Да, сэр», «нет, сэр», «как поживаете, сэр?».
— Уймись, Жуана! — зарычал он, снимая мундир, сорочку и стягивая с ног сапоги. — Я смертельно устал от твоих насмешек.
— Прошу вас, сэр, не обнимете ли вы меня обеими руками, чтобы мне не пришло в голову сбежать среди ночи? И не закинете ли на меня свою ногу, чтобы у меня не возникло искушения пнуть вас в одно очень уязвимое место, а потом удрать?
— Черт возьми, женщина, — взмолился он, — не выводи меня из себя.
— Не выводить из себя? Я была уверена, что ты давно вне себя.
Она приподнялась на локте, подперла рукой щеку и взглянула на него умоляющим взглядом. Ее гнев давным-давно прошел, и она наслаждалась ситуацией.
— Прошу вас, сэр, снимите брюки и войдите в меня. Вы продемонстрируете самый верный способ предотвратить мой побег.
Его гнев тоже почти прошел, но не совсем.
— Значит, тебе нравится, когда тебя берут в гневе? — спросил он, крепко зажмурив глаза. — Нравится, когда тебе причиняют боль, Жуана? Секс предназначен не для наказания. Он предназначен для удовольствия.
— Пусть будет для удовольствия, — сказала она, кладя голову на его плечо и заглядывая ему в лицо. — Ты ведь уже не сердишься, Роберт? Какой ты глупый. Неужели ты думаешь, что я стану флиртовать с Дуарте или любым другим мужчиной, пока мы с тобой вместе? Возможно, скоро меня действительно бросят за решетку или я стану заносчивой маркизой. А пока мы с тобой вместе. Поэтому возьми меня ради удовольствия. Такого удовольствия, как с тобой, я никогда не испытывала.
— Черт побери! — Он взглянул на нее. — Иногда тебя очень трудно понять. Ты меня хочешь? Отлично. Я тоже тебя хочу. Давай отдадимся друг другу. И получим максимальное удовольствие. — Он принялся расстегивать брюки.
Иногда его пугала сила ее любви и потребности в нем. Даже после того как в течение нескольких недель они часто и страстно занимались любовью, она не могла им насытиться. Она не могла насытиться не только его телом, но и им самим. Увидев, что он снял с себя последний предмет одежды, она прогнала все мысли о будущем и широко раскинула руки, чтобы принять его в свои объятия.
— Когда ты сердишься, Роберт, ты иногда бываешь немного груб. Но мне нравится, когда ты груб.
Ей безумно хотелось, чтобы все происходило медленно и нежно. Ей очень хотелось нежности.
— Ты бесстыжая, — сказал он, опускаясь на нее всем телом.
— А ты и рад, — усмехнулась она. — Ах, Роберт, я уверена, что ни с кем и никогда не будет мне так хорошо, как с тобой. Как приятно ощущать тебя там.
И поскольку любви и нежности не полагалось, она с головой погрузилась в великолепные ощущения, когда можно отдавать и получать.
Им оставалось не более одного дня для воссоединения с основной армией, когда до них дошли ошеломляющие, почти невероятные вести. Они сделали все, что могли. Почти каждая ферма и деревня, каждый городок в конце концов подчинились приказу, и на пути продвижения французов не оставалось ни пищи, ни другого довольствия, с тыла им не давали покоя отряды «Орденанзы», а впереди ожидало сражение, место для которого выбрал лорд Веллингтон.
Он сделал достаточно, думал Блейк. Он не был в своем полку целый утомительный год, когда он большую часть времени бездельничал или пребывал в раздражении, а теперь с нетерпением ждал возвращения. И вот завтра он возвратится в полк, а через неделю или самое большее через две будет участвовать в генеральном сражении с французами. При этой мысли у него поднималось настроение. Ему казалось, что время движется слишком медленно.
Однако часть его существа не желала, чтобы последние недели кончились. Завтра он отыщет лорда Веллингтона и передаст ему Жуану. Здесь его обязанности закончатся. Что с ней будет дальше, его уже не касается. Оставит ее — и сможет все забыть.
Забыть о ней! Он понимал, что забыть не сможет. Она предупреждала, что они не смогут быть любовниками, не вовлекая в свои отношения чувства, и, конечно, была права. Его чувства были очень сильно затронуты, потому что, помимо ее красоты, его привлекала сама Жуана — кокетливая, насмешливая, лживая, способная подчас ругаться как извозчик, очаровательная, улыбающаяся и всегда заражающая своей энергией. Он никогда еще не
встречал человека, похожего на нее. Да и существовал ли такой человек?
Иногда она его невыносимо раздражала. Он злился и срывал на ней злость, она отвечала ему тем же. Уж если Жуана хотела ранить, то впивалась прямо в яремную вену. И все же она была невероятно восхитительна. Он хотел любить ее, но он ее слишком ненавидел и слишком презирал.
Он любил ее, даже мысленно не выражая свои чувства словами, потому что, как только его чувства обретали словесную форму, он бывал вынужден презирать также и себя. Он не будет ничем отличаться от всех других мужчин, которые подпали под ее обаяние. Или будет еще хуже, чем они. Все они не знали, какая она на самом деле.
Он боялся следующего дня, когда ему придется навсегда расстаться с ней. Не будет больше ни ежедневных ссор, ни ночей любви. Останутся лишь воспоминания. Он знал, что они будут преследовать его еще очень долго, если, конечно, ему удастся долго прожить. Ведь в самое ближайшее время должно состояться генеральное сражение. А накануне дня воссоединения с армией они услышали от возвращавшихся с разведки офицеров поразительную новость. Оказывается, Массена со своим отрядом шел не по главной дороге вдоль реки Мондегу, а по узкой, невероятно труднопроходимой тропе, которая вела через Висо. Не могло быть и речи о том, что их путь был спланирован заранее, как сказали капитану Блейку разведчики, с которыми ему приходилось работать вместе раньше. Было безумием тащиться по такой дороге со всей армией, тяжелой артиллерией и обозами. Их продвижение существенно замедлилось, а уязвимость для нападений со стороны отрядов «Орденанзы» возросла. Должно быть, все произошло случайно.