— Но почему? — громко вопросил Костя, нащупывая в кармане перочинный ножик.
— А из принципа, — ответил чиновник. — Вот вы говорите, что собираетесь в Израиль на операцию. А наша отечественная медицина вас, значит, не устраивает? Вы не патриот. А не патриотам мы справок не выдаем.
— Что за чушь!
— Ну хорошо. Поймите сами: мы напишем, что патологии нет, а израильские медики ее обнаружат. И будут над нами смеяться. Вы хотите, чтобы над нами хохотал весь мир?
— Он над нами уже не столько смеется, сколько плачет, — возразил Костя. — И потом, справка нужна не еврейским медикам, а российской авиакомпании. Впрочем, может быть, она тоже еврейская, но это не важно. Важно то, что мне нужна эта справка сейчас, здесь и немедленно!
— А вы потише, не в пивной, чай, — строго произнес одноглазый чиновник. — Не то можно и охрану позвать. Ходят тут. Работать мешают. Голова от вас болит.
— Глаз, часом, не тут выбили? — хладнокровно осведомился Костя. — Можно и второго лишиться. Это мы быстро.
— Покиньте немедленно помещение! — взбеленился чиновник. — Я закрываюсь.
— У вас не частная лавочка, чтобы закрываться, когда хотите, — Костя тоже взглянул на часы. — Еще пять минут.
Он вытащил из кармана деньги и положил на стол. Чиновник насмешливо посмотрел на сотенные рублевые бумажки. Потом все же лениво потянулся к ним и стал пересчитывать. Костя ждал, сверля его взглядом.
— Вот умора! — сказал чиновник, вроде бы ни к кому не обращаясь и даже закатывая свой единственный здоровый глаз к потолку. — Принес сюда три тысячи деревянных. Совсем охамел народ. Думает, что все им позволено! Что мне ими собачью конуру обклеивать? Да у меня бульдог в день одной телятины на сто баксов сжирает. Нет уж, дружок, коли нужна справка, идите и возвращайтесь с настоящей валютой. Хоть завтра. Только приготовьте сумму на десятидневное пропитание моему кобелю. Излагаю ясно? А в порядке исключения можете даже пройти ко мне без очереди.
— Хорошо, — кивнул Костя и достал свой ножик. — А вот эта валюта вас устроит?
Чиновник заметно побледнел, а его глаз стал слегка дергаться.
— Вполне, — сказал он встревожено. — Ну и что дальше? Ведь не убьете же вы меня?
— Убью. Я псих, — ответил Костя. — Где бланки справок?
— Тут, — чиновник выдвинул ящик письменного стола.
Константин схватил целую стопку бланков и сунул в карман. Затем, подумав немного, прихватил и лежащую на столе печать.
— Вы не выйдете из министерства, — сказал чиновник. — Давайте лучше ваши «деревянные», я сам напишу вам справку. Так и быть, из чистой любви к искусству. Вам бы в кино сниматься.
— Вам бы тоже, — кивнул Костя. — В сцене из «Двенадцати стульев» в Васюках. Жаль, тут шахматной доски нет, а то бы я надел вам ее на уши! А деревянные мне и самому пригодятся.
Он подошел к окну, открыл створки и добавил:
— Значит, говорите не выйду из министерства? Ну, тогда, вылечу.
И Костя, посмотрев вниз, выпрыгнул прямо на цветочную клумбу.
— Охрана! Милиция! — громко заверещал чиновник.
Он также подбежал к окну и выглянул. Глаз его на мгновение остекленел. Наглый посетитель как ни в чем не бывало поднимался с земли, махая ему в прощальном привете рукой.
— Печать верни, гад! — завопил чиновник.
А к Косте уже торопливо поспешал дежуривший у подъезда милиционер, еще не разобравшийся — в чем дело и почему из окон министерства вдруг стали вылетать люди?
— Держи его! — закричал одноглазый. — Вон того, длинного! Хватай, вяжи!
Константин пустился наутек. Милиционер и двое выскочивших из подъезда охранников бросились в погоню. Вскоре к ним присоединилось еще несколько человек — из праздношатающихся. А еще через какое-то время, по переулкам и проходным дворам Москвы за Константином бежала уже целая вереница людей — в форме и в штатском, гражданских и военных, дворников и пострадавших от сбитых лотков продавцов. Но Костя не зря провел детство и возмужал в столице, все закоулки родного города он знал назубок. К тому же убегать от стражей порядка ему приходилось не впервой. Юность была бурной и наглой. Он на целый квартал оторвался от преследователей, заскочил в подворотню, но тут же наткнулся на распивающую водку и давящую «косяк» троицу. Это были «хряк», «комод» и «гиена». Поначалу они даже не разобрали, кто тут врезался в их тесную кучку. Но сразу приготовились бить.