— Не смешно, — ответила Ольга, закрывая глаза и прислоняя голову к стеклу.
Глава шестая
Прошлое возвращается
Это происходило пять лет назад. Константин, носивший тогда лихие гусарские усы, и Ольга, с супермодной прической, стояли на балконе студенческого общежития и смотрели вдаль, на темный массив Лосиного острова. Летний вечер был пьян и весел. Позади них гудела компания из полутора десятков парней и девушек. Гремели динамики, граненые стаканы переходили из рук в руки. Но настроение у Кости было не слишком-то радостным. Только что Оля сказала ему, что ждет ребенка.
— Вообще-то, это удар ниже пояса, — вырвалось у него.
— Как в боксе? — попробовала пошутить она.
— Именно. Запрещенный прием. Я совсем не готов к этому. Меня даже пугает то, что ты сейчас сказала. Черт, бред какой-то! Я — и вдруг папа!.. Мне всего восемнадцать лет. Нет, это невозможно. Я хочу жить, пить, гулять и веселиться. А не нянчить ребенка.
— Но веселиться всю жизнь нельзя, — произнесла Оля.
— Учиться я тоже хочу. И работать. Но не взваливать на себя лишнюю обузу.
— Ты откровенен. А я для тебя тоже обуза?
Константин привлек ее к себе и поцеловал.
— Мы еще слишком молоды, — сказал он. — Ты вот в институт поступила, а я еще нет. Теперь ждать до следующего года. Зачем нам вешать на ноги гири?
— То обуза, то гири… Скажи еще: сети, капкан, ловушка… А я хочу, чтобы у нас был ребенок.
— Но у нас ничего нет, ни жилья, ни денег! Мои родители тебя не слишком-то жалуют. Твоя мать терпеть не может меня. Мы с тобой, как Ромео и Джульетта, между двух родительских огней, а закончится у нас так же трагично, как и в Вероне: я приму яд, а ты заколешь себя кинжалом. Нет повести печальнее на свете… Но те хоть на время склеп сняли, наскребли деньжат, а у нас и на шалаш в Разливе не хватит.
— Ты меня просто не любишь, — промолвила Ольга, отворачиваясь. Только что ее переполняли светлая радость и надежда, и вдруг все сразу куда-то исчезло, подступила черная пустота. Лосиный остров стал выглядеть огромным погостом с верхушками деревьев в виде покосившихся крестов.
— Ну чего ты? — мягко сказал Костя, обнимая ее.
— Это ты мастер запрещенных приемов, — ответила она, отталкивая его руки.
На балкон выскочил с двумя стаканами в руках их друг с кудрявыми волосами, похожий на маленького верткого пса. Его даже звали как-то по-собачьи — Джойстик.
— Дети мои, я вам портвейн принес! — заголосил он. — Чего вы здесь прячетесь? Пошли в комнату, все ждут, когда Костя нам на гитаре сбацает.
— Не сбацаю, — сказал Костя. — Охоты нет.
Он взял один из стаканов и осушил залпом. Настроение было именно таким — под портвейн. Он думал, как же быть дальше и что делать с этой возникшей некстати проблемой?
— Оля, а ты? — протянул ей стакан Джойстик.
— А мне нельзя, — коротко ответила она и ушла в комнату.
Джойстик и Константин остались на балконе одни. И у Костика вдруг начал возникать некий план.
— Вы что, поссорились? — спросил Джойстик. — Я сейчас схожу за ней и приведу обратно.
— Не надо. Дай-ка лучше портвейн.
Он взял второй стакан и стал на сей раз пить медленно, по глотку. Промолвил:
— Она ждет ребенка.
— Ничего себе! — присвистнул Джойстик. — Ну а ты как?
— А я против.
— Ну и дурак! Она же тебя любит. У нас в еврейских семьях дети почитаются за счастье. A y нас, в русских, как внезапный смерч. Никто его не ждет, а он налетает и все ломает. Всю жизнь.
— Ерунда. Женись и рожайте. Все образуется.
— Ты сам, Джойстик, дурак. Надо делать аборт.
— Я бы на это не пошел.
— Тебе и незачем. Или ты тоже забеременел?
— Иди ты к черту! Ты ее сам-то любишь?
Константин допивал портвейн, глядя на океан леса, который волновался от порывов ветра. Серебристый диск луны закрыли грязные тучи.
— Будет гроза, — сказал Костя. — Я не знаю: люблю я ее или нет? Теперь уже не знаю. Теперь мне хочется просто куда-то бежать. Сломя голову. Или прыгнуть с балкона.
— Трус ты, Константин Петрович, — произнес Джойстик. — Обыкновенный трус. И бабник. Обрюхатил девушку — и в кусты. Беги в лес — там спрячешься. А я сейчас пойду к Ольге.
— Погоди, — остановил его Костя. — Мы же с тобой друзья. Скажи мне прямо: как ты к ней относишься?
— Ну… очень хорошо.
— Это не ответ. Ты любишь ее, так ведь? Я давно подметил.
— Ну… — Джойстик сначала замялся, а затем выпалил: — Да! Люблю. Да, да, да! И давно люблю, как только увидел, как только ты привел ее к нам! Ну что, скушал?