В тот день он только снял с нее блузку — то ли дальше заходить не хотелось, то ли решил сдержать слово (он обещал: ничего не будет), и они разговаривали несколько часов подряд. Как много можно говорить во время первых встреч, когда все ново…
Его поведение в тот день просто потрясло ее (она сама призналась в этом месяца два спустя, и ему и теперь было лестно вспоминать об этом); она влюбилась в него, убедившись, что он совсем не похож на других мужчин. Хотя ей было тогда всего двадцать лет, она уже представляла себе, чего можно от них ждать, — дойдя до этой фразы, Вероника всякий раз начинала рассказывать (не без умолчаний) о своем первом друге, о своем первом разочаровании в жизни.
Для него же все было проще тогда, в первую их встречу: он просто не знал, что ему следовало делать, как не знал и месяц назад, когда она впервые вошла к ним в кабинет с толстой тетрадью в пластиковой обложке и попросила у него дополнительных разъяснений, которые ей мог дать любой. Он с первого мгновения понял, что ее просьба — только предлог, и не слишком ловкий, он тут же понял, что перед ним обыкновенная девчонка, и даже не в его вкусе. Ему больше нравились проворные, немного нахальные, спортивные, способные выдержать дальние дороги с тяжелым рюкзаком за плечами — с какими ездишь загорать во время отпуска: этакий тип «своего парня», как когда-то его бывшая жена; такие девушки как бы дополняли его, внушали ему уверенность в себе, то самоуважение, которое он чуял в других и которому завидовал.
Именно потому, что он не был слишком очарован Вероникой, он проводил с ней время в долгих, неспешных беседах; подробно объяснял все, что ей было нужно, и предлагал дальнейшую помощь.
А она приходила еще не раз, всегда примерно в одно и то же время — когда он был в кабинете один; было жарко, очень жарко — конец июля, они работали с открытыми окнами и для сквозняка не закрывали дверь в коридор, возможно, Вероника караулила в комнате напротив тот момент, когда его коллеги гурьбой отправлялись обедать. И тут она приходила — с толстой тетрадкой в пластиковой обложке. Впрочем, ей не нужно было караулить, его коллеги вставали из-за стола в половине первого, а покидали кабинет без двадцати пяти час, потому что хотели попасть первыми в столовую — не ждать и столы чистые. Но ведь все эти детали мог знать человек, порядком освоившийся в учреждении, а Вероника проработала у них всего год, пока не поступила в университет.
Как же дошло у меня с ней до такого? — промелькнуло в его сознании еще тогда, во время их первого свидания, когда они разговаривали на его диван-кровати. Как, черт возьми, дошло до того, что мне приходит в голову звонить ей среди ночи, когда меня мучают кошмары, или вечером, чтобы узнать, где она и что делает? — спрашивает он себя, сердито зарываясь головой в подушку.
Опять это назойливое тонкое жужжание.
Когда его перестало смешить, как она краснела, дулась на всякое вольное выражение? Его жена с пятнадцати лет, с тех пор как он ее знал, рассказывала все новые анекдоты и, надо сказать, умела это делать: она меняла голос — то пищала, то басила, помогала себе жестами, ей ничего не стоило ввернуть крепкое словцо. Куда бы они ни приходили вместе, она всегда была запевалой, стоило кому-нибудь произнести:
— Ну, что новенького?
Да ведь это просто глупость — как можно не любить анекдоты?
Когда же все-таки ему перестала казаться фальшивой благовоспитанность Вероники, когда его перестало раздражать ее стремление проявить свою отзывчивость в самих неподходящих случаях перед людьми, которые вовсе не нуждались в этой ее доброте? Парад хороших манер! — рвалось у него с языка; но он молчал, не разрешал себе упрекать ее, а потом — но когда же? — просто он уже не мог видеть ее со стороны, не мог воспринимать через ее отца и весь ее клан.
И тогда ее капризный тоненький голосок и доверчивая улыбка, от которой удивленно округлялись распахнутые глаза, и ее розовые и голубые платья с оборочками и рукавами фонариком перестали казаться ему смешными. Может, с этой поры он перестал замечать и красные пятна на ее скулах, но возможно, они пропали уже к тому времени. Она, помнится, что-то говорила про заграничные лекарства, которые отец привез из последней поездки.