Выбрать главу

- За дело Ильича!

Надя и Яков принесли блюда.

- Ты совершенно невозможный человек, - устало улыбаясь, сказала она мужу. - Никогда не подождешь, будто боишься, что тебя обопьют.

Стали бросил на жену сердитый взгляд:

- Вечно эти глупые упреки. Даже дома отдохнуть не дают.

Мелодично пропел дверной звонок.

- Кто бы это мог быть? - удивилась Надя.

- Это Лазарь. Я его вызвал в связи с завтрашним ленинским днем.

Яков быстро открыл дверь.

- Иосиф Виссарионович, Надежда Сергеевна! Я не слишком поздно? Каганович, держа в руках смушковую шапку, осторожно заглянул в столовую.

- Проходи к столу, - пригласил Сталин. - Ты как раз вовремя. Вот, Клим, кого тебе надо во главе военной разведки поставить. У Лазаря нюх безошибочный. Ни одного банкета не пропустит.

Разлив всем вино, он встал, поднес фужер жене, поцеловал ее, сказал мягко:

- Не сердись, Надюша. Нервы.

Ее глаза сверкнули благодарной радостью.

Теперь застолье потекло по накатанной колее. Хозяин подтрунивал беззлобно над Ворошиловым, тот - над Кагановичем. Надя умело сглаживала острые углы, Яков молча обслуживал отца и гостей.

- Прибегал сегодня Бухарин, - брезгливо поморщился Сталин. - Клялся, что он с "правыми" лишь потому, что хочет наставить их на путь истинный.

- Врет, как сивый мерин, - грохнул Каганович. - Его прихлебалы в университете такой хай по аграрному вопросу подняли - хоть стой, хоть падай!

- Небось, цитируют своего горе-теоретика - кулак, мол, сам "врастет" в социализм, - оторвался от шашлыка Ворошилов. Он хотел было крепко выругаться, но в столовую из кухни с очередной порцией еды вошла Аллилуева, и он, улыбнувшись ей, поднял бокал с вином:

- За хозяйку Кремля!

Сталину тост понравился. Однако, осушив свой фужер до дна и перевернув его и показав, что ни одна капля в нем не осталась, он сказал:

- Очень скромная хозяйка. Чересчур. Я сам уважаю скромность, но... Ты знаешь, Клим, на трамвае в свою Промакадемию ездит. Лазарь - отец города, он-то знает, как они перегружены.

- Только вчера этот вопрос стоял на повестке дня МГК, товарищ Сталин! - Каганович, разволновавшись, вскочил на ноги, пустой фужер его опрокинулся на стол. Сталин неторопливо поставил его на место, заметил, успокаивающе:

- Чего суетишься, Лазарь? Садись. Речь не о тебе, речь о скромности.

- Иосиф, мы же об этом договорились, - Аллилуева говорила резко, смотрела мужу в глаза. - В Академии я Надежда Аллилуева, рядовой член партии, рядовая слушательница. А то, что я жена вождя - это мое и твое личное дело. Что, не так?

Воцарилось молчание. "Вот бы все кремлевские жены были такими", восхищенно подумал Яков.

- Аскет она, как и ты, Иосиф, - уважительно проговорил Ворошилов. И вдруг сам испугался того, что сказал.

- Верно, - улыбнулся хозяин. - Два сапога - пара.

- В Академии почти никто и не знает, что я жена Сталина, - Аллилуева села рядом с мужем, ласково провела рукой по его седеющим прядям. - И это не сковывает людей в их поведении, высказываниях. Вы знаете, на днях мы дали "правым" настоящий бой. И победили. И на райконференцию выбрали преданных товарищей, и секретарем организации стал боевой парень.

- Кто такой? - заинтересовался Сталин.

- Никита Хрущев.

- Хрущев... Хрущ... - задумчиво протянул он.

- Кто он по национальности?

- По рождению русский, - поспешил вмешаться Каганович. - По воспитанию и духу - хохол.

- Это его статья была недавно в "Правде"?

- Да, Иосиф Виссарионович, - кивнул Каганович и в очередной раз поразился редкостной памяти вождя. - Я его еще по работе на Украине знаю.

- Да? - Сталин понюхал пробку вновь открытой бутылки, медленно, сосредоточенно разлил вино по бокалам. Спросил, пытливо глядя на Кагановича:

- Я знаю твое чутье на людей. Какая, по-твоему, главная черта этого нового секретаря Промакадемии ... Хруща?

- Преданность, - не раздумывая, твердо сказал Каганович.

- Редкое качество. Редкое и потому ценное, - Сталин помолчал, тщательно разжевал крупную виноградину. И, посмотрев по очереди на Ворошилова, Якова, Надю, остановил тяжелый взгляд на Кагановиче: - А как у тебя с преданностью?

Тот вздрогнул, как-то съежился, подскочил к Сталину, стал на колено, схватил его руку и, глядя при этом ему в глаза, приник к ней губами. Помедлив, Сталин вырвал руку, легонько оттолкнул Кагановича, смущенно сказал:

- Верю. Только это ни к чему. Я не патриарх.

- Вы больше, чем патриарх! - возвратившись на свое место воскликнул Каганович. И, подняв бокал, провозгласил: - За вождя, учителя, отца, Иосифа Виссарионовича Сталина!

Надя, не сказав ни слова, выскочила на кухню. Яков, собрав грязные тарелки, последовал за ней. Ворошилов встал, прокашлялся:

- За великого стратега и полководца ленинской гвардии!

- Сталинской! - восторженно откорректировал Каганович. - Сталинской!

"Климу хорошо, спокойно. Он влез в душу Сталину еще во время царицынской кампании, - думал Каганович, возвращаясь той ночью домой. Новенький "паккард", просторный, комфортный, горделиво вез своего вельможного пассажира по пустынным улицам спавшей столицы. - Как сыр в масле катается. Посмеивается надо мной - "Беда, коль пироги печет сапожник". Нехай шутит, он по сути своей добрый человек. Не дюже умный, но добрый. А что до пирогов, то мы еще таких коврижек напечем - весь мир ахнет. Конечно, если блаженный Иосиф нам всем раньше ноги из задницы не повыдергает и башку не поотрывает. Крут нравом, ох крут. Но с нами иначе и нельзя. Клим точно отметил - он аскет. Две слабости - вино и бабы. А у какого мужика их нет. Но над этими слабостями он полный хозяин. Зато бессребреник щирый. И всех родственников за версту от теплых мест держит. Мои-то братья-зятья опоновали меня совсем, во все дырки прут. А он же все видит, все знает, и докладывают ему соответственно, "по-дружески". Терпит до поры до времени, пока я ему нужен. А потом... - Каганович поежился, посмотрел в заднее овальное окно, словно хотел за толщей мглы разглядеть выражение лица Сталина при этих его мыслях. - Главное - я сам честен перед ним. А у него на это звериный нюх".

"Ничего, Лазарь, - словно услышал он со стороны чей-то вкрадчивый голос, - Бог не выдаст, свинья не съест. Служи!"

И БРЫЗГИ СОЛНЦА И ДОЖДЯ

Попав однажды в партийную обойму - а секретарь организации Промакадемии, несомненно, становился заметной фигурой правящей номенклатуры Москвы, Никита приглашался на все важнейшие районные и городские встречи, совещания, митинги. Однажды в перерыве заседания столичного партактива, когда все участники веселой гурьбой хлынули в столовую (ласково называвшуюся "обжоркой" - время было голодное и каждая возможность полакомиться бутербродами с ветчиной, колбасой, сыром почиталась за благо), он столкнулся нос к носу с Сергеем. Уселись за столик, обжигаясь, дружно хлебали горячий, сладкий чаек, аппетитно уплетали скромный партрацион, наспех обменивались новостями, обсуждали основной доклад.

- Я не перестаю удивляться Виссарионычу, - восхищенно отмечал Никита. - Он заботится и о снабжении москвичей фруктами и овощами, и о завозе топлива к зиме, и о городских туалетах. Вождь - беспокоится о сортирах! Это и отличает его от всех других, претендующих на роль вождя. Думает о гигантах промышленности, моральных ценностях человека нового мира - и нужниках.

- Согласен, - Сергей сбегал к "титану", принес еще два стакана чая. Продолжил: - Слов нет, он на много голов выше всех, кто его окружает.

- Или вот Троцкий, ты возьми Троцкого, - возбужденно перебил его Никита. - Я уж не говорю о его неистовой жажде власти, его дикой "перманентной" революции, его ненависти к крестьянству. Да ему на нужды простого человека плевать с высокой колокольни. А Сталин...

- Как он верно в сегодняшнем докладе поставил вопрос о том, чтобы наладить контроль за карточками. Страна голодает, а сотни тысяч сворованных карточек кормят дармоедов, уркаганы и бандиты вырывают изо рта сирот, вдов, убогих последнюю корку. И фальшивых карточек в обороте уйма.