Она кивнула, приложила пальцы к его губам: "Молчи". Никита взял карамельку, повертел ее в руках, положил в кулек. Заходил по палате:
- Хорошая демонстрация сегодня была, верно, Сергей? Воодушевление, энтузиазм, солидарность, братство, единение - прекрасные чувства рождает в людях наш строй. Живется еще трудно, не дремлет и внутренний и внешний враг, но вперед ведет надежда, уверенность, убежденность в таком великолепном будущем, когда каждый будет счастлив и в труде, и в любви, и в осуществлении любой, самой смелой индивидуальной мечты. Хочешь - сочиняй стихи, хочешь - строй или сей, хочешь - лети к звездам. Все будет каждому по плечу, исчезнут болезни, голод, зависть и ненависть.
- Ты что - на нас тезисы своего очередного доклада решил проверить? Валяй! - Сергей улыбался, но было видно, что патетика, восторги друга его утомляют.
- Говори, говори, Никита, - вмешалась Маша. - Ты верно передаешь настроение людей, миллионов. А Сережка, - она посмотрела на Сергея с милой укоризной, - он всегда заземляет самую возвышенную мысль или чувство.
- Эх, Маша, ты еще очень плохо знаешь нашего Сергея. Он же из зависти это говорит. Уж я-то знаю. Он у нас и художник, и виршеплет, стишки кропает. Прочитай давай какое ни то произведение. Хотя бы поэму о прекрасной американке.
Сергей смутился, неловкая улыбка блуждала по его лицу. Весьма редко, под настроение, он декламировал друзьям свои стихи, которые сочинял иногда по ночам. Был в плену Блока, Есенина, Брюсова. Последнее время увлекся Маяковским, баловался "лесенкой":
Вот
и
развеян
сомнений
туман.
Признание - вынь
да
положь.
Как "Ермак"*
во
льды,
врезаюсь
в роман,
Как в масло
нож.
- Еще надо заглянуть в райком, - Никита поднялся на ноги, посмотрел на круглые ручные часы.
- Что это у тебя? - спросила Маша.
- Это? Первый выпуск 1-го Московского часового завода. И велики, и пузаты, зато наши, собственные.
Никита подошел к изголовью кровати, подбодрил Ивана улыбкой:
- Сегодня я буду в Большом на торжественном вечере. Завтра заеду, расскажу.
- В газетах прочитаю, - сказал Иван. - У тебя и без меня дел много.
- И вон репродуктор врач поставил, - Маша показала на черную тарелку, висевшую на стене.
- Это хорошо, - Никита был уже у двери. - Только я ведь там буду сам. И увижу и услышу Виссарионыча.
Когда он ушел, Иван спросил Сергея:
- А ты? Разве ты не идешь в Большой?
- Почему - не иду? Иду. Даже знаю тезисы доклада. И состав президиума.
Маша вздохнула, поправила одеяло в ногах Ивана. Задумчиво произнесла:
- Многия знания - многия печали.
- ДЗЫНЬ!
Юзеф Чарнецкий блаженствовал в ресторане "Pod Bachusem" в Иерусалимских аллеях. Был солнечный весенний денек и, как всегда в полдень по воскресеньям, в ресторане было людно. Его столик находился под тентом и легкий ветерок озорно поддувал широкую цветистую юбку дамы Юзефа панёнки Крыси. Она то и дело сердито хлопала ладошками по коленям, прижимая к ним юбку.
- Этот чертов ветер похож на тебя, - проговорила в сердцах Крыся.
- Почему так? - лениво поинтересовался он, отхлебнув изрядно пива.
- Почему? - резко повернулась она к Юзефу, сложив при этом в презрительной ухмылке полные, резко очерченные губы и сузив и без того раскосые, васильковые глаза. - Как и он, ты всю ночь заигрывал. И как и он - все впустую. Я чувствую себя совершенно разбитой. Впервые за три года ты был отвратительным любовником.
Юзеф посмотрел на Крысю со снисходительной улыбкой. "Мне было превосходно, - отметил он про себя. - Что же касается твоих ощущений, милочка, то это сугубо твои ощущения. Может еще прикажете ради одоления вашей фригидности, а временами - укрощения бешеной матки выжимать себя как лимон? Для этой цели заведите себе кобеля".
Юзеф знал, что рассуждения насчет фригидности и прочего - неправда. Просто эта шансонетка надоела ему до смерти. Своими капризами, мигренями, постоянными сменами настроения.
Сошелся он с ней по рекомендации начальника русского отдела военной разведки, в котором Юзеф был одним из ведущих сотрудников. После ее концерта Болеслав Тышкевич пригласил Юзефа в модный ночной ресторан и за аперитивом в баре сказал: "Я чувствую, панёнка Крыся вам понравилась. Или... нет?" "Да, еще бы! - откликнулся Юзеф. Добавил мечтательно: Красива! Божественно сложена. Увы - совершенно недоступна. Звезда!" "Красива - да. Божественно сложена - слов нет. Что же до ее недоступности, то тут вы, милый Юзеф - как бы это нагляднее пояснить... Ну, тут вы находитесь под чарами богемной магии - как рядовой обыватель". Тышкевич закурил черную французскую сигарету, пригубил рюмку с зубровкой и испытующе, долго смотрел на подчиненного. Наконец, решившись, сказал:
- Я завербовал ее полтора года назад. Именно она проходит у нас под кличкой "Рысь". Да-да!
Последние два междометия он добавил, увидев, что Юзеф сделал большие глаза. Подобную реакцию он собственно и ожидал. Руководящие сотрудники отдела знали, что "Рысь" сумела выкрасть у помощника военного министра Великобритании сверхсекретные бумаги Адмиралтейства, завербовала полковника генштаба Франции (правда, его предки были поляками), активно дружит с секретарем германского канцлера. "Рысь" - популярная актриса! Ну, конечно, зарубежные гастроли дают ей возможность иметь широкий географический и социальный диапазон действий. Завидный агент. Завидная работа. Чарнецкий с нескрываемым восхищением смотрел на начальника. Тот, смакуя, медленно выпил всю рюмку; разжевал канапэ с гусиным паштетом; тщательно вытер холеные, тонкие пальцы хрустящей белоснежной салфеткой.
- Крыся - агент сложный, - Тышкевич жестом заказал еще зубровки. Деньги, убеждения, шантаж - все это пустое. Заставить ее работать может только постель.
- Постель? - недоуменно воззрился на начальника Юзеф.
- Ну не постель, co? podobnego! - раздраженно воскликнул Тышкевич. Назовите это иначе: удовлетворение похоти, обожание, любовь, наконец!
Тут же про себя выругался: "Тоже мне нашелся лингвист дерьмовый! Главное - пани в постель затащить. Остальное - nie ma znaczenia. Успокоившись, продолжил:
- Юзеф, вы были на моей свадьбе, это было полгода, да, почти полгода назад. Jasna cholera, моя жена ревнива, как сто Вельзевулов. Если она что-либо узнает (а подозревает она уже), не избежать скандала на всю Варшаву, да что там Варшаву - на всю Польшу, на всю Европу. Вы же знаете ее папочка заместитель министра иностранных дел.
- Но потерять такого агента! - Юзеф воскликнул это с искренним сожалением.
- Никак, никак нельзя, - тотчас среагировал Тышкевич. - Предлагаю Вам взять "Рысь" на себя. Вы холостяк. Агент она классный и дивиденды от ее работы будут начисляться на ваш счет. Что же касается ее постельных антраша... - Тышкевич облизнул губы, откровенно плотски улыбнулся. - Сейчас она подъедет сюда и я вас представлю.
Предложение начальника и польстило Юзефу, и в то же время насторожило. Отказаться от такой красотки лишь из боязни скандала с ревнивой женой? Смешно. У всех офицеров, женатых и холостых, у всех без исключения были любовницы, у некоторых - по несколько. Нет, здесь что-то другое. Что? Потом, спустя какое-то время он поймет: причиной был несносный характер, терпеть который было пыткой; однако, и потерять агента, стоившего целой дивизии, нет, корпуса! - было бы преступлением. Передача "Рыси" прошла безболезненно. Юзеф был моложе, смазливее, остроумнее. Там же в ресторане Крыся вспылила, когда Тышкевич пару раз взглянул на часы.
- Что, мегеры своей боишься? - громко вопросила она, выпив пятую рюмку "Устрицы пустыни" - смеси коньяка с шампанским. - И не затыкай мне рот, пожалуйста! Сплетен опасаешься, - она обвела глазами людей за соседними столиками. - Да они все сюда пожаловали за обретением украденной радости. Беги домой. Пусть она задохнется моими духами! Пусть в очередной раз вычислит меня по помаде на твоей сорочке! - и выхватив из сумочки тюбик, она нарисовала на его белой рубашке жирный крест.