Никита взял указку, прокашлялся. Долго молча рассматривал обе карты, которые раньше не видел.
- Мы специально не просили вас подготовиться, - Сталин пытливо разглядывал лицо Хрущева, - мне непонятна ваша заминка, ведь это то, чем вы занимаетесь ежедневно.
- Да, товарищ Сталин. Но у меня нет с собой цифровых выкладок, Никита обернулся к Маленкову, как бы ища у него помощи. Маленков взглядом ответил: "Не тушуйся, говори!" Увидев, что Сталин смотрит в его сторону, тотчас опустил голову. "Раз так, приведу приблизительные данные. Кто их проверит!" - И Никита, овладев собой, заговорил привычным, уверенным голосом. Металлургия, машиностроение, местная промышленность - состояние дел в этих отраслях он обрисовал весьма общё. Понимая, однако, поверхностный характер своего сообщения, он обильно сдобрил его именами передовиков (в Киеве он недавно проводил их совещание) и наиболее выигрышными "трудовыми подвигами". Главный упор он решил сделать на уголь. Донбасс всегда был козырной картой Украины. Беспроигрышной оказалась она для Никиты и на сей раз.
- Главным стратегическим направлением, - уверенно обводя указкой многочисленные кружочки на картах, многозначительно сообщал он, - мы избрали строительство мелких шахт. При этом упор сделан на разработку верхних пластов. Шахтеры называют такие шахты "хвостами". Уголь в них выходит практически на поверхность. Правда, есть одна неприятная особенность таких мелких, неглубоких шахт. В них используется - в силу их небольшого размера - минимум крепежного материала и они довольно часто обрушиваются. Мы называли такие шахты мышеловками. Зато и отдача их сиюминутная. Было намечено побыстрее пройти несколько сотен таких шахт и за счет мелкой механизации, неглубоких разработок и наклонных стволов срочно получить нужное количество угля.
- В данном случае овчинка стоила выделки, товарищ Сталин, - подал с места голос Вознесенский. - Мы очень вовремя этот уголь получили и продолжаем получать.
Сталин набил трубку табаком, тщательно ее раскурил:
- Знаю. Молодец Микита. И главную улицу Всея Руси - Крещатик - начал отстраивать заново. Выходит, строитель Хрущев... - Сталин произнес эти слова, как явную похвалу. И все за столом заулыбались - и Берия, и Микоян, и даже Молотов. "Никита от радости покраснел, как буряк", - благодушно подумал Булганин.
Улыбнулся и Сталин, завершая начатую фразу - ... много лучше Хрущева-воина.
"Он и через сто лет Харьков не забудет! - украдкой вздохнул Никита, все еще продолжая улыбаться, - вечно будет ставить мне это лыко в стрoку".
- Уголь - это хорошо. Даже отлично. Уголь это хлеб промышленности. Человеку нужен ржаной, пшеничный хлеб. И еще многое другое, - Сталин подошел к своему месту в торце стола, взял со стола бумаги, быстро их пролистал. Задержался взглядом на последней странице. - Вот, тают стратегические запасы продовольствия. Такое спокойно созерцать мы не имеем права. Украина была и вновь должна стать житницей страны. Известно пристрастие Хрущева к решению вопросов индустрии. Сегодня исключительное значение приобретает решение вопроса аграрного. Наш народ, народ-победитель должен питаться вкусно и сытно. Я правильно говорю, товарищ Хрущев?
- Очень правильно, товарищ Сталин.
- В ваших словах я чувствую неуверенность. Если есть сомнения, выкладывайте.
- Не сомнения, просьбы. Нужна техника, семенные фонды, специалисты. Бабы и мальчишки в плуги впрягаются. В хранилищах шаром покати, ни зернышка. Кузнецы, трактористы, комбайнеры, агрономы - все в армии. Конечно, победа решит кадровые вопросы...
- Не только, - вмешался с места Вознесенский. - Из госрезервов выделим семена. Более того, уже готовы основы плана перевода экономики на мирные рельсы.
- Перекуем мечи на орала, - одобрительно отозвался Сталин.
- Этот ленинградец слишком прыткий, - прошептал Берия Хрущеву, когда тот сел в свое кресло. Никита с неприязнью посмотрел на Вознесенского. - И к Иосифу в любимчики втирается. Приезжай ко мне завтра. Нет, - Берия посмотрел на часы, - уже сегодня, после торжественного заседания на дачу. Георгий, - он кивнул на Маленкова, - тоже будет. Он этого Вознесенского только в прицел видит. Поговорить надо.
Никита кивнул: "Если Сам не позовет". Подумал: "Берия, Маленков компания очень подходящая. Нужная. Постой, кто это сказал: "В политике отношения людей определяются не сердцем, а умом. Господствуют не чувства, а трезвая целесообразность"? Убей - не помню. Это и не важно. Главное сказано правильно. С волками жить..." Остановился на полумысли, посмотрел опасливо на Берию - мысли его читает? Лаврентий хитро улыбался.
ИВАН
Иван долго приходил в себя после похорон Потемкина. Они были знакомы почти десять лет. Особенно часто стали общаться после того, как в сороковом году Владимир Петрович был назначен наркомом просвещения. "Глубинный подход - вот что мне в вас нравится, - говорил он Ивану, с вниманием и симпатией прислушиваясь к молодому директору набиравшего силу столичного пединститута, в очередной раз затевая разговор о судьбах отечественной педагогики. - Я ведь закончил МГУ еще в прошлом веке. И преподавать тогда же начал. Москва, Екатеринослав, опять Москва... С Малороссии мне от Третьего отделения бежать пришлось. Им, жандармам, не нравилось, что я в революции пятого года был не с ними, а с рабочими. Еще студентом за марксистские взгляды и подпольную работу в Бутырку угодил. Я все это к тому говорю, что народу перевидал всякого уйму. И уже тогда, в юности, презирал верхоглядов, попрыгунчиков, знающих историю лишь по анекдотам, а литературу - по переложениям классиков для младшеклашек. Вред любому делу исходит от воинствующих дилетантов. Вы знаете, я не слуячайно сказал "глубинный", вы пытаетесь добраться и до сути любого вопроса, и изучаете его не только на столичном материале, но и на данных, получаемых из глубинки. А для нашей науки это архиважно.
- Да, извечный бич нашей педагогики - ножницы в уровне знаний в городе и деревне.
- Степень обеспеченности учителя пособиями - и денежными (зарплата) и наглядными, - развел руками нарком. - И в городе, даже в столице, и того и другого всегда мизер. А уж про деревню и говорить нечего. В вашем анализе американского опыта политехнизации школы особо позитивным является то, что вы учитываете поистине огромный разрыв их, заокеанских, и наших, российских, возможностей. И ориентируете - и вполне резонно! - наших энтузиастов на опору на собственные подручные средства и возможности. Главное: ваша с Надеждой Константиновной генеральная концепция, а затем и лично вами созданный детальный план построения Академии Педагогических Наук останутся памятником в развитии русской просветительской мысли. Это не высокопарное изречение, сказанное всуе, ради красного словца, а естественная и заслуженная дань подвигу, свершенному на просвещенческой ниве.
Иван знал, что Владимир Петрович Потемкин немало способствовал успешному прохождению проекта о создании Академии сквозь беспредельно сложный лабиринт партийных и правительственных этапов с их бессчетными рогатками, препятствиями и ловушками; что, пожалуй, не было более подходящей (и проходной по всем статьям - весомость в государственной иерархической системе, опыт работы и авторитет в различных структурах просвещения, вселенский характер культурного кругозора) личности на пост президента Академии, против которой не возникло бы возражений ни у верховной власти, ни у научной элиты, ни у практиков школьного дела в Москве или в Петропавловске-Камчатском. Кроме всего этого, существует на свете доминанта, не фиксируемая письменно ни в каких официальных анкетах или характеристиках, но неизменно и действенно влияющая на решение важнейших вопросов и развитие человеческих отношений - взаимная симпатия. Ивану Владимир Петрович напоминал рано ушедшего из жизни отца. Широтой души, добрым тонким юмором, неистребимой христианской человечностью, проявлявшейся и в самые светлые, и в самые горестные минуты такого многогранного, такого непредсказуемого бытия.
В день смерти наркома Иван написал письмо на имя Сталина. В нем вносилось предложение присвоить имя Потемкина Московскому городскому педагогическому институту, в котором Иван директорствовал. Письмо он сам отвез Поскребышеву, с которым предварительно созвонился.