После одной из песен, когда отзвучали аплодисменты и восторженные возгласы, Ворошилов крикнул музыкантам: «Русскую!» И пустился в пляс, выделывая такие антраша, что даже профессиональные танцоры александровского ансамбля одобрительно зацокали языками. А маршал от радости, что Хозяин его принял, хотя и не приглашал, то жонглировал яблоками и грушами, то держал на лбу наполненный вином до краев бокал, то заставил нескольких солистов стать в ряд в согнутом положении и затеял играть в чехарду, строя при этом гримасы и выделывая ногами в воздухе потешные кренделя.
«Скоморох! — снисходительно улыбаясь, Сталин наблюдал за Ворошиловым. — Кто-то может сказать, что это я заставил его паясничать. Че-пу-ха! Вон Молотов — его ничем не заставишь… Блюдет себя при любых обстоятельствах, даже под угрозой плахи. Микоян — тот всегда возьмет хитростью, как лис. Маленков прикинется добродушным увальнем. Косыгин — тот, пожалуй, один — предан не мне, а идее. И честен. Коли не врет. Лаврентий — этот как раз врет, когда в этом и особой нужды нет: глаз да глаз нужен. Хрущ… Беспримерную верность и преданность изображает. Играет? Если играет, то гениально. Ничуть не слабее Южина или Качалова. Выходит, хамелеон? Нет, вернее — сфинкс. Да за этим столом кого ни возьми — каждый сфинкс. Хоть вместо декораций в Большом в «Аиде» выставляй…»
***
Отгремел великий юбилей, доплеснувший до высоких Кремлевских стен теплые и чистые волны простодушной, бесхитростной, фанатичной любви миллионов людей к своему вождю. Наступили будни, в ходе которых из пепла восстанут города и веси, продолжится создание могучей державы, станет неодолимым ее оборонный арсенал, в космическую высь воспарит один из ее сыновей. В эти будни с головой окунулся и Никита. Однако все последующее он видел, словно в тумане. И события проносились сквозь этот туман со скоростью летящего галопом коня: день да ночь — сутки прочь.
Как-то утром, встав с постели, Никита почувствовал, что не отдохнул.
— Старость не радость, — пожаловался Нине.
— Какой же ты старик? — засмеялась она. — Всего пятьдесят пять годов!
— Нет, что ни говори, а Иван прав: «Стукнуло пятьдесят — и покатил милок с ярмарки». — Он осекся, махнул рукой и пошел в ванную. Нина отвернулась, украдкой смахнула слезу. Сколько лет, Господи, сколько уже лет Никита встречался только с «нужными» людьми. Вот и сегодня он должен вечером быть на даче Берии. Туда же приедет и Маленков. Сталин задумал депортацию всех евреев в Биробиджан, и они хотят выработать единую линию. Какая единая линия? Чего там вырабатывать? Будет так, как Он велит. Ничего не добьются, только шею себе могут сломать. Оловянные солдатики…»
Но к Берии Хрущев не поехал. Тот позвонил и дал отбой: его срочно вызвал Хозяин, потребовал подробные объяснения по делу врачей. Берия пожаловался Никите: «Знаешь, похоже на то, что эта Тимошук оказалась провокатором. Опять прокол экспертов. Недосмотрели, мудаки сраные!»
***
Смерть Сталина… Вторично спустя какие-то двенадцать лет после двадцать второго июня 1941 года произошло событие, которое коснулось так или иначе каждого жителя огромной страны. Рыдали маршалы и солдаты, старики и дети, мечтатели и циники. В головах простых людей и людей, облеченных малой или большой властью, билась одна мысль: «Что теперь с нами будет? Король умер! Да здравствует — кто?» На Руси начиналась новая, на сей раз воистину Великая Смута…
В самый канун нового, 1953 года Берия, Маленков и Хрущев, выходя из кабинета Сталина после одного из частых совещаний, оказались рядом. Во время долгого шествия по кремлевскому коридору, улучив момент, когда вблизи никого не было, Берия негромко сказал:
— Удалось! Власику каюк. Он думал — генерал, многолетний начальник охраны Самого — так ты пуп земли? Накося — выкуси! И бессменного его холуя Поскребышева я тоже убрал. Теперь дело за Майроновским. Он командует моей лабораторией-Х, обещал такой подарочек приготовить — ни одна экспертиза не обнаружит.
Двадцать первого февраля министр госбезопасности Игнатьев доложил Маленкову: «Вчера Хозяин ругал Лаврентия Павловича. Говорил Сабурову и Первухину, что не любит его и не доверяет ему. Возмущался тем, что Берия везде ставит своих людей. Сказал, что скоро его уберет». Маленков тут же позвонил Берии: «Ты упоминал о лаборатории, Лаврентий. Как бы не опоздать с твоим «подарком». Никита сейчас сидит у меня. Он тоже так думает…»