Из окна высунулся парень. На вид – нетрезвый.
— Дурак или как? — бессвязно бросил он, присматриваясь ко мне. — Чё у тебя с ногами?
— А ты не видишь? — спросил я. — Мне нужна помощь. Пожалуйста. Довезите до города, а там хоть на улице бросьте.
— Что там? — из машины вылез второй, совсем раздетый. Кажется, он выглядел немного лучше моего. Когда он присмотрелся ко мне, моё сравнение точно бы откинул.
— Помогите! — жалобно потребовал я.
Не хватало только, чтобы последний шанс выбраться из этой дыры провалился из-за того, что мне попались алкаши.
— Боже, ну и тормозы, — загудел третий голос.
С другой стороны выполз парень. Во рту была зажата самокрутка.
— Давай помогу.
Доверяться ему я хотел меньше всего – не верил, что дотащит, он и сам еле доковылял до меня, но согласился. Не время выставлять претензии.
На удивление он легко поднял меня и донёс до машины.
— Чё за?! — крикнул водила.
Мы обернулись в его сторону.
Страх сковал сознание.
Парень, который оставался снаружи, не успел сообразить, что обозначали слова приятеля.
Яков занёс топор и всадил ему в спину. По безлюдной округе разнёсся вопль.
Парень, который вызвался мне помочь, закинул меня в салон и сам поспешил залезть, громко хлопая дверцей.
Я был уверен, что после всех полученных увечий Яков не встанет. Его лицо как бы подтверждало мои догадки: ещё более опухшее, кровь местами потемнела и запеклась, глаза из-за отёка не было видно совсем. Но он здесь. На ногах, пусть они еле держали его, но он стоял и пытался вытянуть топор из плоти.
Насколько он безумен?
Меня охватила паника. Я сжал сидение и выкрикнул, что было мочи:
— Гони!
И этого хватило: парень за рулём меня послушался и газанул, не вспоминая о друге, словно, он вообще не думал и только выполнял приказы.
Я обернулся. Яков не двигался и быстро отдалялся, превращаясь в смутную точку на снегу.
— Ох, — вздохнул тот, что был рядом со мной, — мы же братана там оставили… — Он был не в себе. Говорил и будто не понимал своих слов.
Из кармана замусоленной толстовки он достал новый свёрток. Зажёг и втянулся. Достал второй и дрожащей рукой передал водиле. Изловчился достать третий и предложил мне.
— Нет, спасибо, — сказал я, тяжело дыша.
— Это ты зря. — Его покачнуло. Он положил самокрутку в мою руку и откинулся на спинку сиденья.
Я последовал его примеру. Не закурил. Просто упал на спинку кожаного сидения и закрыл глаза.
Наконец-то этот мрак закончился.
========== 12. ==========
Я очнулся в больнице.
Чувствовал себя уставшим и ничего не желающим делать.
Я прислушался к внутреннему голосу и лежал в постели. Вокруг стояла тишина. Потолок увлекал белизной. Никакие шумы не вмешивались в моё сознание. Тело болело. Живот скрутило от голода.
Я попытался сесть. Хотел помочь себе руками, но чуть не повалил капельницу. Её вовремя удержали.
Я посмотрел.
— Илья! — радостно сказала мама.
Я нахмурил брови. Её голос бил по ушам. Я дотронулся до виска и повёл взгляд в другую сторону – там сидел отец. Он поприветствовал меня слабой улыбкой.
Зачем они здесь?
— Как мы рады, что ты в порядке. — Мать не прятала чувств, которые вырывались наружу, и затапливала меня.
— Даже трудно себе представить, — произнёс отец с облегчением.
Я посмотрел на него. Затем на неё. Нахмурился сильнее. Так же было при виде Якова.
Они рады? Чему? Тому, что я остался в живых? Надо же. Раньше их это мало беспокоило.
Раньше их я мало беспокоил.
— Не хочу вас видеть, — выплюнул я и завалился обратно, подтягивая ноги и закрываясь одеялом с головой, оставляя промежуток для воздуха. — Уходите, — пояснил, если вдруг не поняли.
Секунда молчания и раздумья.
— Хорошо, Илья, — не меняясь голосом, пролепетала мать. — Если что, мы будем рядом. Что-то понадобится, зови. Мы не откажем, и не забывай, — она коснулась моего плеча, — мы любим тебя.
Фатальная ошибка.
Меня охватила злоба. Я откинул одеяло, рывком садясь на кровать.
— «Любите»?! — выкрикнул я.
Как только язык повернулся?
— Уверена, что ты должна мне это говорить?
— Илья, о чём ты?..
— Не строй из себя. Для вас же это норма: «Эй, сынок, не хочешь пойти к тому, кто меньше занят»? — саркастично сказал я, в упор смотря на её непонимающее лицо.
— Но – ты ведь сам сказал… — На её лице появилась улыбка – жалкая, мелкая, вызванная чувством тревоги.
— А что мне надо было говорить?! «Я как бы ваш сын. Мне как бы одиноко. Может, подумаете обо мне?» – это надо было сказать? — я говорил громко, словно сейчас мои слова могли достигнуть их. Ответ – нет, не могли. Но от крика мне становилось легче. От того, что я хлестаю руками, хуже мне не делалось.
— Илья, не горячись, — вступил отец. Я вспыхивал сильнее. — Мы хотели приехать к тебе: я и мама, вместе отпраздновать…
Надо же как… Хотели они.
— А какая теперь разница? — Я усмехнулся. — Вы нужны были тогда. Не позже, — мой голос начал срываться, — не сейчас… а всего лишь тогда.
В воспоминаниях я снова пережил те вечера, когда оставался один в квартире с пачкой чипсов и бутылкой колы. Как смотрел сериалы и не вдавался в их содержание. Как герои разговаривали, а я не понимал, о чём они ведут речь. Как я выкидывал нетронутые упаковки и выливал остатки колы. Как паскудно было на душе, когда я знал, что вернусь вечером, а в квартире не будет гореть свет. Никто не приготовит ужин. Никто не встретит.
Глаза заслезились.
А потом появился он, чтобы скрасить моё одиночество. Чтобы избавить меня от него.
Эгоистичный ублюдок. Он думал только о себе.
— Убирайтесь, — не поднимая головы, сказал я.
Они не двинулись. Должно быть, думали, чем можно оправдать себя.
— Вы меня не услышали?
Когда дверь за ними закрылась, я упал на подушку. Слёзы быстро сошли на нет.
Так паршиво мне ещё не было.
***
Моё душевное состояние ухудшилось, когда пришёл полицейский. Он должен был задать «пару вопросов». Этой самой парой он пренебрёг, как и моим состоянием.
Начал с выяснения личности преступника. По системе уже пробили и узнали, кому принадлежал дом в глуши, но он решил спросить лично у меня, протягивая фотографию.
— Да. Он, — сухо ответил я, вглядываясь в маленькую фотографию из личного дела университета, в котором учился Яков. Такой же бледный, неприметный. Тихий.
Взгляд, что был направлен в объектив, твердил о ненормальности.
— Харьков Яков Денисович, год рождения, — было начал господин полицейский, как я прервал его:
— Оу, знаете, мне абсолютно похрен, кем он был, когда родился и так далее. Если хотите спросить что-то ещё, спрашивайте по-быстрому и идите, куда надо. — Я обратил внимание только на то, с какой лёгкостью мне дались слова. Я никогда так не разговаривал со взрослыми.
Мужик опешил. Я смерил его взглядом.
— О нанесённом ущербе…
— Это у врачей узнаете. Скажите, что я разрешил. Если надо где расписаться, распишусь. Всё?
Он явно сдерживался, чтобы не наорать на меня. Но в каком свете предстанет хранитель правопорядка, если сорвётся на жертву заточения и насильственного обращения? Моё положение, в кои-то веке, оказалось выигрышным для меня.
— Когда оперативный дежурный прибыл на место, был обнаружен один труп. Отпечатки на снегу и капли крови привели к реке. Там их след обрывался.
Удивительно, что он не откинул коньки прямо с тем торчком.
Я представил, как Яков, подхваченный течением, не в силах бороться со стихией, и буйная река уносит его тело. Он попадает под лёд и бухнет там. Пока лёд не сойдёт, его тело никуда не вынесет, а, когда вынесет, определить, кем он был, станет невозможным. Я попытался вообразить синюшно-зелёный цвет кожи, как у жабы, распухшие губы и раны, надутые, словно при помощи воздуха, конечности и заполненный до невозможности живот.