Номер набирался непозволительно долго. Пока телефон вбил каждую цифру, я несколько раз обошёл комнату, стирая пот со лба, проклиная перебои в электросети и стараясь обдумать запасной вариант, но никакие новые мысли в голову не лезли. Только одна: нужно убираться отсюда. Как можно быстрее. Иначе я свихнусь из-за страха.
«Почему так долго?!» – мои мысли было не удержать.
Я бросился к шкафу, доставая вещи.
— Илья, — ответил голос на том конце. Я застыл, окунаясь в холод. — Что-то случилось? — мягко спросил Толя.
— Н-нет… не знаю, — мой голос трусливо дрожал. Ну и пусть. — Мне… просто страшно, — я задыхался, — кажется, я… я начал сходить с ума. Или уже… Можно я переночую у тебя? — Меня снова обдало жаром: спина и подмышки вспотели. Со лба сорвалась пара капель. Я вытер его и, прижав телефон к уху, начал переодеваться.
— Да, конечно, — он удивился. — Илья… правда, больше ничего не случилось?
— Да правда! Просто это я… — А на «что я» слов не нашлось. — Я сейчас переоденусь и сразу подойду.
— Хорошо…
— Не клади трубку, — раньше, чем это могло бы произойти, попросил я, — пожалуйста. Один я не дойду…
— Тогда, может быть, я зайду за тобой?
— Нет. Я быстрее доберусь сам.
Я бы с радостью пошёл с Толей, только для этого мне придётся его дождаться. А ждать в этой квартире я не смогу. Оставаться на месте уже невыносимо.
— Сейчас, надену свитер. — Я отложил телефон и еле протиснул голову в вязаное горло. Стало ещё жарче.
Схватив наушники со стола, вставил их в телефон и прислушался. Только я.
Один наушник вставил в ухо, телефон положил в карман. Сглотнул. Так быстро я ещё не одевался.
— Толя, — я позвал на всякий случай, делая шаг из комнаты.
Свет из кухни и моей комнаты немного освещал прихожую, едва касаясь двери. Она, по-прежнему, тёмная неприкаянная стояла на месте, смотрела на меня блеклым глазом.
— Да? — мигом отозвался он.
— Расскажи что-нибудь. — Я сделал очередной шаг. — Только не молчи… — Я оглянулся. Двери в ванную и туалет закрыты. Комната мамы тоже. — Как твой… папа? — с усилием спросил я, обходя родительскую комнату, будто в ней скрывалось нечто неизведанное мне.
— У него… всё хорошо, — с сомнением ответил Толя. — Он спрашивал, почему я рассказал о пакете, том самом, а не твои родители. Илья, может быть, всё-таки стоило им позвонить?
— Не стоило, — почти брезгливо ответил я, подбираясь к пуховику.
Резко осмотрелся, вертя головой. Обстановка по-прежнему удовлетворяющая, но кто знает, что скрывается там, где я не вижу – за дверьми, в той темноте? Кто-нибудь, мужчина или женщина, стоит, слушает, как я собираюсь, как жалостливо звучит мой голос, обращённый к другу, как шумно я собираюсь. Возможно, он даже слышит, как бьётся моё сердце, которое не останавливается с того самого дня.
— Илья, я, конечно, не понимаю всех твоих проблем, — продолжил Толя.
Я снял пуховик и попытался его надеть. Рука упёрлась в шарф и шапку. Я попытался протиснуть их. Преграда будто стала абсолютна. Время шло. И уходило. Я затряс рукавом, как буйно-помешанный, но это не помогало. Только усугубляло.
— Но разве это молчание – оно поможет?
— Ты знаешь ответ. И я знаю ответ, — я начал сердиться. Я не хотел слушать о таком. — Но я не собираюсь с ними разговаривать на эту тему. Почему они этого не понимают? Кто из нас взрослый: я или они? Дрянь…
Шапку и шарф я кинул у порога, просунул руки и взялся за молнию.
Бессилие накрывало хлеще лавы и лавины, я не мог справиться даже с застёжкой, не мог соединить детали и оттого раздражался, чуть ли не приходя в бешенство: мне нужно быстрее убраться отсюда, так какого чёрта я торможу! Меня снова бросило в жар.
От бешенства пальцы тряслись сильнее, чем от страха. Из-за свитера у меня горели шея и спина. Я весь покрылся влагой.
— Извини, я знаю, что не стоит об этом говорить…
— Забей, — вымолил я, — давай о другом.
Я бросил попытки застегнуть пуховик и натянул кроссовки, не завязывая шнурки. Не оглядываясь, открыл дверь и замер от холода, который коснулся щеки.
— На самом деле, я не знаю, о чём можно рассказать.
Мёртвая тишина заложила ухо. Я вернулся на землю.
— Всё-таки с Сашей у тебя более… так сказать, крепкие отношения, так что, если бы это был он, то у него бы вышло лучше.
— Боже, о чём ты? — Я, дыша через рот, повернул голову к лестнице, уходящей вниз. — Он просто болтает, о чём хочет. Вот и всё. — На ней никого не было. Затем посмотрел на ступени, которые вели на четвёртый этаж. — И ты попробуй так же: что ел на завтрак, — я вышел из квартиры, продолжая смотреть наверх, — с кем общался, что смешного в интернете прочитал.
Я закрыл дверь и достал ключ.
— Но, в том-то и дело, что я не могу о таком рассказывать – это интересно?
— Как знать? Ты же не рассказал.
Я нервно ухмыльнулся. Не мог попасть в замочную скважину. Только этого не хватало. Я подносил трясущийся ключ и промахивался, бился о дверь.
— Твою мать… — беспомощно лилось из моего рта. — Толя, не молчи!
Я наконец-то попал и повернул ключ. От радости, не думая, обернулся и снова встал колом – мне предстоял путь до первого этажа.
— Толя…
— Извини. Я не могу думать ни о чём другом, кроме проблем.
— Я, похоже, тоже.
========== 4. ==========
По лестнице быстро сбежал, по улице мчался как на стометровке. Меня мало волновало, что я могу застудить горло или подхватить простуду, меня не волновали истраченные силы, даже собственная усталость, из-за которой путались ноги и я чуть два раза не упал, казалось мелочной – неважной. Ничего не брало на холоде. Только цель – дом через три квартала.
Когда я добрался, то без лишней вежливости, ударил кулаком в дверь. Один раз – на большее меня не хватило, и рухнул на колени.
Толя открыл дверь и, поражённый, помог подняться. На плече отнёс до кровати. Уложил, пока я дышал будто бы в последний раз. Я не мог восстановить дыхание, хотя с бегом у меня никогда не было проблем.
— Принести чего-нибудь? Чай или кофе?
— Воды, — попросил я и облизал высушенные губы. На них оказалось что-то солоноватое.
— У тебя губа треснула, — подсказал Толя.
— Какая мелочь, — подумал я вслух.
Я без сил и, как хорошо, что не у себя дома. Сердце затихло почти сразу же, не успел я отдышаться.
Впервые за несколько дней я заснул, не думая о пакетах и несвойственном им содержании.
***
Я спал до обеда: сытно, по максимуму. Выспался в стенах чужой квартиры. Не сразу вспомнил, почему я не в своей постели, почему в одежде, почему потолок поклеен плиткой, а когда нашёл ответы на все «почему», не почувствовал негодования. Наоборот, я ощущал облегчение – вся липкая загустевшая кровь в пакете, высушенные до пыли головёшки не рядом со мной, я не с ними. Они далеко.
Сердце забилось, словно вдогонку осознало, что я проснулся.
— Добрый день, — сказал Толя.
— О, — я спал на его постели, он, скорее всего, на диване, — добрый. Извини, что занял твою кровать…
— Ничего, — легко сказал он. — Будешь завтракать?
Я не отказался. В квартире по-прежнему были только я и Толя. Его папа на смене, неизменно отрабатывал долг родине.
Мы несвязно пытались заговорить о чём-нибудь отвлечённом, но, как уже сказал Толя, ни он, ни я не были похожи на Саню, который мог завязать разговор с кем угодно и о чём угодно. Становилось неловко, мы смеялись, чтобы разрядить атмосферу, но только усиливали неудобство. Решили помолчать.
Я, странным образом для себя, сохранял улыбку. Слабую, обветшалую, потерянную месяц назад.
Когда я задумался, почему мне так легко, то понял, что дело не в одном изменении локации. Оно было в том, что в этой квартире нет того, чего я избегал, – надвигающегося праздника. Ни пышной ёлки, ни цветной мишуры, ни сетчатой гирлянды на окне. Кажется, о Новом годе здесь не вспоминали. И пусть причина далека от моей, она меня утешала.