Смогут ли соседи, хоть кто-нибудь на трёх этажах, сказать, что в день, после моего побега, в квартиру пришёл другой человек? Видел ли его кто-нибудь, слышал, подтвердит ли, что он – не плод моего воображения, если даже я не подозревал о его существовании?
К тому же откуда у него ключи? От кого он их получил?
Перед уходом из квартиры, хоть и оцепенелый, но я проверил: один ключ оставался при мне, второй висел в ключнице за рамой. Другой был у мамы. Возможно, ещё один остался у отца. Если кто-то из них?..
Нет. Бредовая идея.
— Илья, тебе надо отдохнуть, — посоветовал Толя и сел рядом.
У меня не было причин слепо истерить с возгласами: «Как здесь отдохнёшь, когда ненормальный подкидывает пакеты с мертвячиной?!». Толя всё понимал и был максимально осторожен со мной: намеренно или интуитивно. Я не ощущал напора с его стороны, и меня это успокаивало.
Напряжение спадало. Но мысли не выветривались его голосом.
— Ты мне веришь? — спросил я.
Это был двоякий вопрос: подтверждал ли я им свою невиновность или приковывал внимание, как бы желая перетянуть на свою сторону непричастность? Говорил, чтобы найти поддержку или прикрыться? Как бы такой вопрос трактовали полицейские?
— Верю.
Точно не как Толя: твёрдо, крепко, нерушимо.
========== 6. ==========
Прошла неделя. Меня допросили. Я старался отвечать как можно конкретнее, сжимая листок с прописанными ответами в кармане, но расплывался в эканиях, вздохах, мычаниях вместо пауз и кратких да-нет. Я убеждал себя смотреть в глаза, но не выдерживал контакта. Ссутулился, опуская голову, и начинал терять слова. Я не был спокоен и не знал, как достигнуть подобного состояния или хотя бы отдалённо напоминающее такое. Было тяжело, будто сказали в лицо, что меня подозревают. Я нервничал, потел, тяжело дышал, но сердце отмалчивалось. Это нагнетало.
Опустошало.
Родители ещё не вышли на связь. Для них оправдания у меня не было. Я и не искал.
Когда я покинул управление, меня встретил Толя. Он не улыбался, как дурак, широко раскрывая рот и демонстрируя неровные зубы, желая вселить в мою голову тошнотворное напутствие: «Всё будет хорошо», он не хлопал по плечу, не обнимал, не озвучивал мои надежды. Он молчал, но его молчание не вызывало дискомфорт, смотрел осознанно. Я видел по нему, что, примерно, он представляет, через что я прошёл, и ненавязчиво сочувствует мне, но также он показывает, что не мне одному пришлось пройти через допрос. Ему тоже – он уже был знаком с процедурой и тем, как она изматывает.
— Не хочешь перекусить? — предложил он.
Я не ощущал голода, но согласился. Когда Толя спрашивал, он выглядел так, будто я уже отказался. Я подумал, что чувствовал он, Саня и Вера, когда я отказывался провести с ними время, потому что не хотел портить им настроение всплесками своего негодования. Возможно, им было обидно: лучше бы я плескал перед ними, друзьями, чем в одиночестве. Они переживали. А я не хотел доставлять неудобств. И было грустно нам вчетвером.
Зашли в бургерную, где я насторожено обратил внимание на декорации: мишура на стене, ёлка в углу и пустые подарочные коробки. Потом осмотрелся: плакат с бургером в новогоднем оформлении, красочные заявления о скидках.
Наличие праздника притупило желание разделить ужин с Толей. Когда он обернулся, не замечая меня рядом, я автоматически последовал за ним, опуская глаза и следуя за его обувью. Вокруг были люди. Они обсуждали Новый год: кто что купил, что не успел купить, про кого забыл, куда придётся ехать, с кем будут. Их было так много, что шёпот застрял в ушах – шуршал, мешал. Мне хотелось уйти, но я остался с Толей.
— Если не нравится, можем уйти. — Он заметил.
— Всё нормально, — сказал я, подкрепляя слова помятой улыбкой. — Мелочи.
Толя поверил с трудом.
Атмосфера давила на меня, но его общество несколько облегчало абстрактные симптомы. Общение с ним приносило свои плоды: мы научились говорить, будучи наедине, и разговоры отвлекали меня даже от праздничной шумихи. А вид Толи, которого смущает есть на публике, вызвал у меня неудержимый смех. Я засмеялся впервые за месяц. Впервые, как родители сделали мне прекрасный новогодний подарок, оставив с самим собой, впервые, как я повесил на своё лицо нестираемое разочарование.
Собственный смех показался чужим, но искренним. Он был коротким, но удивил даже Толю.
То ещё зрелище: два парня изумлённо таращились друг на друга после того, как один из них нелепо рассмеялся во весь голос из-за того, что его друг, подставив бок другим столам, откусывал маленькие кусочки от бургера. Всего-то.
Представив ситуацию со стороны, я снова не сдержался. В этот раз выдавил смешок ладонь, пачкая её соусом. Толя тоже засмеялся. Кажется, впервые за декабрь.
Правильно будет сказать, что мы «сблизились».
Я и не думал, что такое счастье выпадет мне среди череды зверских неприятностей. Я в самом деле был рад: рад узнать человека лучше, чем это могло случиться в стенах школы или в компании Сани и Веры, рад, что хоть кто-то на моей стороне, хоть кто-то понимает, что мне нужно без слов, просто знает и не требует. Я рад, что могу разделить с ним это бренное время. С ним я забываю о родителях. На задний план отходит новогодняя суета, а иногда даже не действует на нервы. Когда он рядом, я не чувствую себя одиноким, больше не желаю, чтобы люди вокруг меня исчезли или их чистая радость превратилась в тягостную грусть.
Я начал очищаться от негодования. И в этом была Толина заслуга.
***
Праздник на носу. Ни Толя, ни его отец не занимались приготовлениями. Квартира по-прежнему пустая, в холодильнике нет закупленных про запас продуктов, нет ни намёка на то, что хотя бы одна деталь изменится к тридцать первому числу.
— Знаешь, если тебе захочется, можешь пойти вместе со мной к отцу. Правда, мы будем возиться с бумагами, а это – та ещё скука смертная, сидишь, перебираешь, читаешь. Так что… не стоит рассчитывать на безудержное веселье, — Толя предложил неуверенно, касаясь рукой затылка.
Его челюсти разжались, но он не произнёс ни слова – замял предложение. Решил не говорить.
Я быстро понял, что к чему: при мне он не хотел поднимать «проблемы», поэтому я произнёс:
— Надеюсь, родители к этому времени не объявятся. — Это лучшее, что они могут сделать.
— Может… быть, — Толя сказал в сторону, оставляя руку на затылке.
Он не поддерживал мою надежду. Он считал, что мне будет лучше с ними.
У него тоже своё видение ситуации. А своим я, казалось, загнал его в уныние. Поэтому решил объясниться:
— Я считаю, что мне будет лучше с тобой.
Толя не спорил, а я спросил себя: «Будет ли ему лучше с таким другом, как я?».
***
Вечером того же дня Толя предложил прогуляться. Освежиться. В последнее время мы не вылезали из квартиры. Я, не раздумывая, согласился. Это он верно подметил – нам не хватало чистого воздуха.
Улица встретила нас крепким морозом. Площадь – огромной ёлкой, ледовыми фигурами с подсветками, пустыми горками и мириадами разноцветных вспышек. Меня почти не тошнило от светошоу. Ощущение того, что с гирляндами перестарались, не отпускало: вызывающе. Они слишком кричат о празднике, который, сам по себе, лишён смысла – что такое Новый год? Зачем он нужен? Это – следующая дата, подсчёт прожитого и предстоящего пережить, наивная надежда, что в новом-то году всё изменится, произойдёт чудо и самые сокровенные мечты реализуются.