Я замер. Он тоже – смотрел на меня, не моргал.
Я отдышался, глубоко пропуская воздух, и не двигался. Не смыкал глаза, пытаясь хоть что-то увидеть в нём, изучить его. Но чувства были сильнее. От напряжения у меня задёргалось веко. Дыхание снова спёрло. Сердце перешло на быстрый темп.
«Что он сделает со мной?» – это я слышал отчётливо в своих мыслях, и ничего больше.
Диафрагма упиралась в лёгкие. Воздух из меня только выходил. Я не мог вздохнуть. Глаза слезились.
От накрывшего отчаяния я поддался крику, крепко сжимая глаза.
«Убирайся! Оставь меня!» – не прорывалось. Вместо слов я слышал неразборчивое мычание, на которое уходили все силы.
Что-то коснулось моих волос. Я резко открыл глаза, до сих пор мыча невнятности.
— Не кричи, — спокойно сказал он, а его рука принялась гладить меня по голове.
Он не был зол. На лице замерла умиротворённая улыбка, будто он лелеял дорогую сердцу собаку.
Меня пробил жар. Он касался меня, медленно и нежно водил ладонью по волосам, словно хотел, чтобы я успокоился. Так делают матери, когда хотят приободрить своих детей. Но этот жест я получал не от матери, а от ненормального, который оставлял мне мёртвых животных, поэтому всё, что я ощущал в итоге: чувство внутренней неприязни, которая тонула в вязком страхе как в меду.
Его поведение приторно и невыносимо.
Почему он ведёт себя так? Обманывает? Играется? Сейчас он якобы спокоен, а через минуту будет рвать и метать, избивать меня и думать, отрезать мне голову сразу или подождать?
От собственных мыслей становилось дурно. Потому, что всё может так и случиться – меня убьют, заставив испытать перед смертью невыносимые страдания, которые не успели почувствовать животные. Или успели?
В голове промелькнул образ расчленённого козлёнка: его внутренности вываливались наружу, ноги были оторваны и разбросаны вокруг, кровь сочилась из драных ран, мясо, ещё свежее, блестело, а кости слепили белизной. Что, если на его месте окажусь я?
Потекли слёзы, и глаза защипало. Что со мной будет?.. Что он сделает?
Меня затрясло и покрыло ледяной коркой, когда его рука опустилась на лицо. Его ладонь закрыла левый глаз, и пальцы слабо коснулись виска, стирая влагу. Мой взгляд был прикован к нему, а он не обращал внимания на выпученный в свою сторону глаз и стёр след со второго виска.
— Не плачь, — примирительно произнёс он и погладил по щеке.
Сквозь скотч я не ощущал температуры его тела, но прикосновение несло за собой холод. Тряска перешла в мелкую дрожь. Мышцы и суставы напряглись, затвердели как цемент.
Что он сделает дальше? Продолжит любезничать?..
Дыхание не возвращалось.
Его рука опустилась на шею: большой палец прижался к сонной артерии справа, остальные пальцы – слева. Ему достаточно надавить, и я задохнусь, но он по-прежнему только трогал. Он не давил, не раздирал мою кожу.
Под его пальцами пульс пробивался отчётливее всего.
— Вот как бьётся твоё сердце, — завороженно сказал он, уставившись без улыбки на мою шею.
Он сжал кожу без намёка на удушение, но у меня снова перекрыло дыхание, а кровь словно застревала под давлением, которое оказывали его пальцы, и туго проходила. Она стопорилась на секунду, в следующую – молниеносно прорывалась. Мне казалось, что внутри, там, где накрывали его пальцы, происходили маленькие взрывы, и каждый из них отдавал в голову и тело, тем самым заставляя лёгкие сжиматься.
— Я могу, — в потускневшем свете гирлянды я увидел неровную улыбку: верхняя губа была оттопырена, а нижняя, наоборот, прижималась к зубам, — послушать? — Его голос дрожал. Глаза были направлены на меня, а в них отражались маленькие огни.
Я не понял вопроса и так же немо смотрел на него.
Чего он ждёт? Чего хочет от меня?
— Прижаться, — ответил он, словно услышал мои мысли. Его лицо приблизилось ко мне, а на нём будто бы надежда. — К твоему сердцу.
Разобрав сказанное, я представил на миг, как из-за спины или с пола он достаёт нож для резки мяса, вонзает в мою грудь и ковыряет с целью извлечь орган. Ещё тёплый и пульсирующий.
Сердце тоже прочитало мои мысли, и дало знать о своём мнении, увеличив темп.
Наконец-то решил, что пришло время? Как же быстро…
— Не разрешишь? — его лицо отдалилось, но в голосе сквозило сожаление. — Я только немного… послушаю. Ты не будешь против?
«Почему он спрашивает? – застряло в мыслях. – Почему он ведёт себя так? Он в любой, удобный для себя момент может выхватить оружие и убить меня. Но нет. Он ждёт. Или тянет время? Даёт мне вкусить последние минуты? Что скрывается за его словами?».
Я ощутил прохладу.
Я уже в его руках: связан, не могу произнести ни звука. Что мне остаётся? Скажу «да» или «нет» – что изменится?
Он продолжал смотреть, а я слабо кивнул. Будто бы у меня был выбор.
Я повернул голову в сторону светящейся ёлки – так и окончится моя жизнь: на кровати ненормального.
Я хотел закрыть глаза и выдохнуть в последний раз, но меня остановило возникшее тепло в области грудины: оно было неожиданным и мягким. Я вскрикнул, но боли не последовало. Я посмотрел: этот парень прижался ухом к рёбрам и… слушал.
Слушал в прямом смысле моё сердце. Он прижимался, но удерживал голову на весу, поэтому я не чувствовал тяжести.
Он издал слабый вздох. Затем ещё один, более радостный. Я посмотрел на его руки: они были напряжены. Потому что упирались и продавливали матрас? Или потому что вес своего тела он перенёс на них?
— Я знал, что будет хорошо, но не представлял, что настолько.
Он оторвался от моей груди и снова смотрел на меня.
— Можно ещё?
Меня передёрнуло.
Что у него на уме?
— Совсем чуть-чуть, — с виной настаивал он. — Ты… такой мягкий. Твоё сердце бьётся так отчётливо, что я хочу наслаждаться им и дальше… — он заговорил тише, опустив глаза. — Ты приятно пахнешь.
«Он бредит, – решил я. – Что взять с ненормального?».
Я дал соглашение, и его голова вновь оказалась на моей груди.
Он слушался меня, действовал по моему согласию, словно оно было на самом деле важно. Для него.
«Что с ним не так? – я должен был быть шокированным, но испытывал лёгкое удивление – отчасти потому, что принял свою участь. Я думал о ситуации с пренебрежительной ухмылкой. – Надо же, как бывает: похититель просит жертву… – я не успел домыслить. Возникла идея, и я ухватился за неё. – Если он действительно такой, каким показывает себя сейчас, то у меня есть возможность, хоть и ничтожная, заговорить его. Сначала установить контакт, затем, в зависимости от его реакции, продолжить… либо смириться с исходом».
Он по-прежнему нежился на моей груди, потеряв установленный собой счёт времени.
Я позвал его, издав очередной смятый звук. Парень резко оторвался от груди и извинился. Неровно улыбнулся и спрятал глаза. А во мне зарождалась надежда, хоть я и понимал, что за ней стоял более могущественный и подкреплённый реальностью страх.
Я кивнул, привлекая его, и попросил освободить рот. Не знаю, что он услышал, но внимание его было сконцентрировано на мне.
«По-жа-луйста, – вдруг услышит, – сни-ми-скотч. – Слогами выговаривал я, не отпуская его взглядом. – По-жа-луйста…».
Я повторял, а он будто бы пытался разобрать. Хватило шести попыток:
— Хочешь, чтобы я отклеил скотч? — его голос был по-прежнему спокоен, немного удивлён, но в целом сохранял равновесие.
«Да!» – промычал и закивал.
— Я не хочу, чтобы ты кричал. — Словно потерявшись, он отвёл глаза и смотрел из стороны в сторону.
«Не буду. Обещаю. Клянусь.»
Чего ещё захочет?..
— Не закричишь? — повторил за мной. — Я могу тебе верить?