— Не знаю, что выбрать, — вернулась с новой партией игрушек.
Понятия не имел, за каким бесом Бо-Хбо прислал столько шариков-фонариков, но я его за это ненавидел. Места на ветках почти не осталось, а моя рыженькая всё развешивала и развешивала игрушки.
— Этот? — обернулась, демонстрируя мне два блестящих шара. — Или этот?
Послав подальше идею продолжить платоническую прелюдию, я покинул укрытие.
— Позже, — прохрипел, стиснув красавицу в объятиях.
Смяв упругие дивичьи ягодицы, прижался к ней горящим от желания пахом. Завела, даже не прикоснувшись, да так, что захотелось взвыть от избытка эмоций, едва моего обоняния коснулся тонкий аромат красавицы. Звон разбившихся стекляшек и несмелый стон Эсперанты — лучшее вступление для симфонии рождественской ночи. Нашей ночи.
Поддавшись заразительной страсти, девочка без лишних церемоний ухватила меня за рога и вдохнула поцелуем ещё одно незнакомое чувство. Сердце демона, что раньше не знало перебоев, сейчас то грохотало молотом, то замирало от ощущенияеё тёплых ладошек, забравшихся под мой халат. Безумное удовольствие чувствовать, как единственная сжимает между стройных ножек твоё бедро, оставляя на коже влажный след желания — раньшея не знал этого. Я, чёрт возьми, вообще ничего не знал о том, что происходило между нами.
— Ай! — вздрогнув, Эсперанта отстранилась, прижав пальчики ко рту.
Осторожно убрал её руку — алое пятнышко разошлось на нижней губе красавицы. Неосторожные ласки без скидки на изменения моей физиологии — совсем голову потерял. Собрав поцелуем каплю крови, виновато оскалился.
— О-о… — выдохнув восхищение, она цокнула длинным ноготком по моему клыку.
— Нравится?
— Ужасно, — её шёпот растворился в моём дыхании.
Сама непосредственность с бесстыжими искорками желания в глазах — идеальная женщина. Подхватив её на руки, совершенно неромантично перевалил через плечо. Под голыми ступнями хрустнули осколки ёлочных шаров, а госпожа Эсперанта картинно задёргала ножками.
— Эй! — по моей спине хлопнули девичьи ладошки.
— Брыкаться вздумала? — чмокнув пышную ягодицу, припечатал лёгким шлепком. — Бесполезно, — понёсся в спальню под весёлый визг красавицы.
Сумасбродство растворилось, едва я опустил Эсперанту на кровать. Потянула меня за пояс халата, ловко распустила узел и нетерпеливо заёрзала на простынях. Избавившись от единственного предмета одежды, понял, что взгляд рыжеволосой красавицы примагнитило к моему обнажённому телу. Я для неё вроде экзотического фрукта — сначала рассмотреть, потом попробовать на вкус. Вжимая ладони в перину, навис над ней. Мягко опустив ресницы, девочка выгнулась, подставляясь под мои ласки. Вкусная, горячая, моя. Сжал пальцами острый подбородок красавицы, заставляя её губы раскрыться навстречу поцелую. Снова пил её, будто ключевую воду — жадно, позабыв о клыках, плюнув на скоротечность времени. Гори оно всё! Если понадобиться — сожру её билет на поезд и со своей демонической натурой как-нибудь справлюсь.
Мягкие ладони Эсперанты скользнули по моей пояснице, и в глазах на мгновение потемнело. До этого ни одной демонице не позволял трогать себя за хвост, а рыженькая неожиданно и очень по-свойски сомкнула пальчики у его основания. Эсперанта не знала, что это вторая точка управления мужчиной-демоном, а я не догадывался, что бывает так хорошо. Застонал, прижимаясь окаменевшим членом к плоскому животику, но нарастающая вибрация в паху заставила остановиться.
— Полегче, милая, — собственный рык показался кошачьим урчанием. — С этим стоит быть осторожнее.
Её хватка на хвосте окрепла нежностью, и мир провалился в бездну. Чёрная ткань вечернего платья затрещала под пальцами. Эсперанта охнула, попытавшись выскользнуть из моих рук. Поздно. Разорвал корсаж, освободив из плена чертовски аппетитную девичью грудь с аккуратными розовыми ореолами. Сжал губами твёрдую горошинку соска, чувствуя, как тело моей рыженькой становится податливее. В голове загудело от похотливой жадности. Хотелось всего и сразу: заполнить собой её лоно и ротик, перевернуть на живот и войти в попку. Сорвал уцелевшие остатки платья с соблазнительно округлых бёдер рыженькой, отправил прочь трусики и объявил безоговорочное «нельзя» её рукам, потянувшимся стыдливо прикрыть то, что сейчас должно без остатка принадлежать мне.