Там внизу копошились многие сотни неодушевлённых человеческих тел, иссушенных посмертием как рыба солнцем, с закрытыми грубыми деревянными масками лицами. Это отражалось в больших голубых глазах северянки на пару с ужасом.
- Ты видишь их, сотни и сотни, вырванных из могил, - медленно начал я. - Каждый связан со мной. Их движения и их органы чувств отражаются во мне. Каждый черпает частичку меня, щепотку моего сознания. Каждому нужно вложить мою волю. У этого есть большой минус.
- Что ешть?
- Плохая доля, - пояснил я. - Это затягивает меня в мир мёртвых. Мне нужен якорь, маяк, чтобы не сойти с ума.
- Маляк это я?
- Да. Ты огонёк жизни, к которому я сейчас тянусь, за который цепляюсь.
Я вздохнул и повернулся к рабыне. Пальцы легонько приподняли её подбородок.
- Я тебя попрошу. Если я начну угасать, становиться бесчувственным как они, ты поймёшь про что я, то будь как можно живее. Рассказывай что-нибудь интересное, подноси мне напитки и вкусные яства, в конце концов, просто тормоши меня.
Девушка коротко кивнула, но по её глазам я сообразил, что она ничего не поняла. Ладно, обвыкнется.
- Ты меня боишься?
Северянка не ответила. Она только молча стояла, потупив взгляд.
- Я для тебя чудовище.
- Гашпадин, - тихо произнесла девушка, - я была маленькой девочкой, когда нежить убила всех в мой делевне. Они лвали на куски всех, кого видели. Дети, белеменые женщины, сталики. Я спляталась в домике на делеве, что делалют для птич. Я видела. А потом плишли колдуны, что вели ту нежить. Они доплашивали мелтвых. Пытали уже умельших. Они были хуже чем звели.
- Ваши рыцари ордена Талателлики, которыми восхищаются мужчины, и перед которыми девы рвут на себе платья, не лучше, - ответил, скрипнув зубами. - Они одержимы идеей, что уничтожив больше нашего народу, лишат нас источника пополнения армии умертвий. Я тоже видел как они вырезали деревни с мирными жителями. Хладнокровно сгоняли в стойло людей, прокалывали им стилетом мозг через глазницу, а потом шинковали как капусту. Даже младенцев.
Я замолчал немного, прежде чем продолжить.
- Идёт затяжная приграничная война, тлеющая как торфяник. Издали не видно что именно горит, но все в дыму и готово вырваться наружу в любой момент. Нет честных битв, где рать против рати, где сталь против стали, наши армии мёртвых против ваших магов круга Белого Пламени. Только бесчисленные рейды. Там и рождаются эти чудовища с человеческим обличием. Но мы шли цветущим городом, и ты сама могла видеть мирную жизнь. Никто не пьёт человеческую кровь, не есть мозг детей, не наслаждается пытками. Все просто живут, взращивая урожай, занимаясь ремеслом, творя искусство.
- Там тоже мелтвыле... - тихо возразила Таколля.
- А что мёртвые? Душа покинула этот сосуд. Сердце сожжено на чистых углях, а его прах запечатан в священных сосудах. Тело пусто, но оно может принести благо. Каких ты умертвий видела? Бегающих с ножом за горожанами? Нет. Они таскают воду, вспахивают огороды, работают золотарями. Мы встречали поднятых, несущих паланкин с престарелой женщиной, крутящих барабан для отжима белья, строящих дом. Это не чудовища, лишь инструменты. Они... Они... Они...
Резкая боль обожгла моё лицо. Я уставился на часто дышащую перепуганную северянку.
- Гашпадин, тахатулля мащ куляля та толата нащки, - протараторила она дрожащим голосом на своём языке, а потом перешла на наш. - Вы замел-ли. Вы не шевелились и сшмотлели в одно мешто. Даже глажа не молгали. Мне стлашно. Я долго тол-мошить ващ, но вы так и штоять. Я удалить ващ ладоню по личщу. Площтите меня гашпадин. Площтите, пожалущта.
Она упала на колени и вцепилась в край тоги. По лицу текли крупные слезы. Я дотянулся до стола, взял кубок с чистой водой и высыпал порошок, постоянно хранящийся у меня в поясном кошеле в сделанном пузырьке. После чего выпил половину. Другую половину я протянул рыдающей рабыне.
- Пей.
- Это яд? - упавшим голосом спросила она, подняв лицо.
- Нет. Это лекарство. Оно укрепляет рассудок, - ответил я, и пробормотал еле слышно, - Второй раз за седмицу. Нужно в отпуск.
Таколля трясущимися руками держала кубок и пила из него, давясь слезами.
- Я бы сейчас поехал по разным местам, - мечтательно произнёс я. - Синие грязи, горячие ключи, хвойный лес. Благодать. Тишина. Покой. Поедешь со мной?
- Гашпадин, мо-ё щлово жначит что-то? - всхлипнула она, успокаиваясь.
- То, что ты рабыня, ещё не значит, что я должен заковывать тебя в кандалы и терзать плетью. Конечно, ты поедешь, мне ведь нужен такой хороший маяк, но хотелось бы без принуждения и лишних слёз. Жаль, что ты меня считаешь исчадием ада.