— Стойте... Стойте. — Юна обхватила его голову ладонями, заглянула в глаза. — Я хочу спросить... Вы можете ответить честно?
— Все, что хочешь...
— Я хочу знать, кто вы. Вы убивали? То есть... Кто вы? Вам нравится причинять людям боль?
Он даже отступил.
— Не самые подходящие вопросы сейчас.
— Я хочу знать, кто вы.
— Что это изменит?
Юна пыталась сказать еще что-то, но ее заткнули поцелуем. Она тонула в его запахе и драконьей ауре, как в море, уже точно зная, что на берег не выбраться. Изумлялась, до чего же все-таки красиво его лицо, спадающие на лоб темные волосы, выбившиеся из короткого хвоста на затылке, а позвонки на шее такие острые, будто там, под кожей, и впрямь растет гребень.
— Снимай свое кружево.
На сей раз Юна покорно наклонилась, стягивая панталоны. Василиск одобрительно погладил ее выгнувшуюся спину и опустил поглаживающую руку ниже, сжал ягодицу. Какая-то часть ее разума заорала от ужаса, та, в которой хранились понятия о приличиях, гордости и планы на свободное победительное будущее. Острый коготь коснулся нежной плоти между ног, прошелся, слегка царапая, защекотал внутреннюю часть бедра. Юна попыталась схватить его руку, оттолкнуть.
— Я сейчас сойду с ума...
— А я чего добиваюсь... — наклонился, улыбаясь, желтый огонь глаз ослеплял, завораживал. Его ласки становились грубее, когти больно царапали кожу, в спину впивалась неровная стена, Юна озлобленно кусала его подбородок и плечи, хотела почувствовать на губах его кровь. Она уже не могла ни о чем думать, вспоминать — весь мир сжался до этого мужчины, и мавка сама не знала, любовь или ненависть заставляла крепче сжимать зубы и ногти на его горячей коже. Его рубашка мешала, пыталась содрать. Василиск расстегивал ремень на брюках. Он уже не урчал, а рычал. Внезапная боль накрыла, как волна, Юна кричала, захлебываясь, василиск вдавливал ее в шершавую стену, впивался когтями. Сознание стремительно уплывало.
24
Вода, теплая. Она падала на плечи, на спину.
— Открой глаза, — требовал кто-то.
Юна увидела перед собой физиономию василиска, зашевелилась, усаживаясь поудобнее. Она сидела в маленьком бассейне, сверху лил водопад. Намокшие темные волосы почти полностью закрывали лицо василиска, его рубашка целиком промокла. Он гладил горячей рукой Юнину спину.
— Все хорошо?
— Не знаю... — хрипло сказала. — Почему вы в рубашке?
— А что?
— Отдайте мне.
— Зачем?
— Отдай.
— Зачем?
— Вы одеты, я нет. Это несправедливо. Я, может, затем и вернулась, чтобы узнать, в каких местах у вас чешуя растет, а вы в рубашке.
— Ты в порядке. — константировал василиск, вытягивая Юну из бассейна. Мавка вяло отбивалась:
— Не трогайте меня! Тут тепло! Отдай рубашку!
Он накинул Юне на голову полотенце, начал вытирать. Девушка вырвалась, но тут же была поймана на руки.
— Пойдем в кроватку. В кроватке тепло, в кроватке хорошо...
Откинул меха, уложил Юну на простыни. Скинул на пол мокрую рубашку, но в темноте Юна не смогла различить месторасположение и количество чешуи на туловище. Улегся рядом, обнял.
— Ты меня уже не боишься? Нет?
— Вы чудовище. Завтра я буду страдать, — сказала Юна пророчески и провалилась в сон.
***
За окном наступал новый вечер, когда Юна проснулась. Адмирал, к облегчению девушки, куда-то ушел. Тихонько горел камин. Юна мрачно рассмотрела себя в зеркале. По всему телу были раскиданы царапины, синяки, ссадины, все ныло. Долго стояла под теплым водопадом, потом одела самое закрытое, дорожное серое платье. Хотелось есть, но она не решалась спуститься вниз. Расхаживала по комнате. Необходимо было тщательно обдумать положение, в котором она оказалась. Мимолетно поймала себя на мысли «надеюсь, он не зол сегодня» и ужаснулась. Отчий дом казался ей клеткой, но там у нее была и нужная всем работа, и кое-какая власть, и возможность сбежать, в конце концов... Насколько же страшнее этот замок! Настоящая темница, в которой все зависит от благорасположения тюремщика. Вспомнила вчерашнее чувство свободы, когда стояла на опушке Леса, выбравшись из замка, все будущее впереди, путешествие, столица... Какого лешего было стучаться назад?! Определенно, двое суток не спавший человек — хуже, чем пьяный. Творит несусветные глупости.
Сначала в дверь негромко царапались, потом начали биться всем телом. Открыла, Изумруд влетел, привычно начал тыкаться в подбородок. В василиске чувствовалась родственная кровь, но родным он, в отличии от Юны, стать не успел. Изумруд очень испугался, когда Юна его оставила в коробке, да еще и приказала слушаться какое-то чужое существо, а сама исчезла. А сегодня он целый день пытался прорваться в комнату, откуда шел ее запах, и тщетно.
— Глупый мой малыш... Я в таком дурацком положении... И тебя бросить — все-таки свинство. Как ребенка приемного... Василиск тебя не обижает? В каком он настроении?
После того, что случилось вчера в купальне, отчего-то стыдно было даже драконенку в глаза смотреть.
«Бегает! Громыхает!» — Изумруд захлопал крыльями, закрутился по комнате, чтобы показать, как василиск бегает.
Юна наконец решилась спуститься вниз. Ар’Мхари вынырнул неожиданно, из-за поворота лестницы.
— Добрый вечер... госпожа Амвросий.
Официальность приветствия больно уколола.
— Добрый вечер, господин ар’Мхари. Прошу прощения, что заставила вас так долго ждать своего пробуждения. Надеюсь, вы извините мне эту задержку.
— Безусловно, — сказал он столь же торжественно.
— Мой сундук уже собран, я одета... Дабы не злоупотреблять вашим расположением дальше, я готова к дороге прямо сейчас. Если вы, конечно, откроете для меня портал, или что вы там вчера открывали...
— Что?
Этот краткий изумленный вопрос, как ни странно, Юну слегка обрадовал. Значит, он не собирался выставить ее за дверь сразу после проведенной вместе ночи. Это утешает самолюбие.
— Вы сможете сегодня открыть для меня путь? Домой, в городок?
— Нет.
— Почему?
Василиск подошел к Юне вплотную.
— Я вам что, личный кучер, возить вас в город и обратно, когда вам будет угодно?
— Нет. Но без вашей помощи мне домой не попасть. Мне неприятно просить вас об одолжении, но у меня нет другого выбора. Прошу вас.
— Ах, вам неприятно...
— Да, я терпеть не могу обременять кого-либо просьбами, но сейчас, к сожалению, вынуждена.
— Как мы с вами совпадаем! Я тоже не терплю выполнять чужие просьбы. Поэтому за проход вам придется заплатить.
— Как?
— Собой, — усмехнулся ей в лицо.
Юна отшатнулась, бросилась вверх по лестнице. Вбежала в свою комнату, закрыла лицо руками, пытаясь остановить слезы. Она не доверяла василиску и убеждала себя, что не стоит ждать от него ничего хорошего, но, как оказалось, в глубине души все же ждала. Ну хотя бы какой-то галантности с его стороны, ласковости после всего случившегося ночью... Его влюбленности, радости при ее появлении, леший схвати, если уж говорить правду!
А натолкнулась на хуже, чем даже просто равнодушие. Вот и все, что ты значишь. Игрушка, да еще и потрепанная. Использованная уже, не так интересно.
— Вы плачете?
Он подошел неслышно. Силой отвел ее ладони от лица. Дракон шмыгал рядом, встревоженно заглядывал Юне в лицо. Ради Изумруда Юна попыталась спрятать слезы, держать лицо.
— Уберите от меня руки, пожалуйста, господин ар’Мхари.
Вместо этого василиск обнял, Юна отбивалась, упиралась руками в его грудь:
— Не смейте меня трогать! Не смейте!
— Я тебя не выпущу.
— Что, не наигрались вчера?! Игрушка недостаточно сломана?!
Отпустил мгновенно. Юна не удержалась, залепила пощечину. Перехватил запястье, зарычал.
— Потише, милое дитя.
— А то что? Змей позовете? Так я теперь их боюсь меньше вас.
Он смотрел на нее молча, щурясь. Узкие зрачки пульсировали, желтизна радужки горела обжигающе, но Юна от ярости без труда выдерживала взгляд василиска.
— Я больше не буду к вам прикасаться, — сказал наконец. — Я больше тебя не трону. Останься.
И тут же, вопреки обещанию, обнял.
— Зачем?
Кивнул на дракона, внимательно следившего за ними с карниза.
— Неужели в вас хватит духу бросить нас? Его и меня?
— Он вырастет и без меня.
— Он любит вас и будет скучать.
— Это не смертельно. Забудет.
— Уж поверьте мне, драконы, как и василиски, никогда ничего не забывают, — он гладил Юну по волосам.
— Я не могу жить в этом замке, — сказала Юна.
— Сегодня же найду все змеиные гнезда, выкину всех гадов до единого.
— Не поэтому.
— Ты будешь в безопасности в этом доме. Я больше не буду тебя ни к чему принуждать. Не дотронусь без твоего разрешения.
— Тогда прекратите меня целовать.
— Я не открою портал, даже не надейся.
— Господин ар'Мхари, я понимаю, вам плевать на мои просьбы. Прошу прощения, что потревожила. Могу я попросить вас сейчас оставить меня наедине с собой?
— Я сделал тебе больно вчера?
Юна промолчала, чувствуя как заливаются румянцем щеки и уши.
— Я тебе неприятен?
— Господин ар’Мхари...
— Называй меня по имени.
— Господин ар'Мхари, давайте оставим вчера то, что было вчера... Я не могу жить в этом замке, я должна вернуться домой, к родным. Я ведь не причиняла вам зла, и вы, кажется, получили от меня то, что хотели. Зачем вам меня мучить? Я не останусь жить здесь, с вашей помощью или нет, я уйду.
— Подожди, — он сел на кровать, потянул Юну к себе на колени. — Давай отложим чувства в сторону и поговорим разумно. Идти тебе некуда...
— Это почему еще?!
— Я немного увидел твои взаимоотношения с семьей... И твой отъезд со мною, который говорливые соседки- кумушки тебе не простят... Собственно, ты сама это осознаешь, поэтому вернулась...
— Что?! — Юна вырвалась, зарычала. — Что вы сказали? Мне некуда идти? Я вернулась к вам ради крыши над головой и похлебки?!
— Нет?
— Ну вы и... и... — слов даже не нашлось. — Значит, вот я кто в ваших глазах? Нищенка, которая готова отдаться кому угодно за кусок хлеба?! Чудесно!
— Юна...
— Благодетелем себя чувствуете? Приютили, ужином угостили?! Хотите, ручку вам поцелую в благодарность, простите, в ножки забыла поклониться!
— Ну если говорить откровенно, не щадя ничье самолюбие — да, именно так, ради крыши над головой.
Юна убежала к окну, уткнулась носом в стекло. Далеко-далеко на горизонте закат делал серое море алым. Ар'Мхари подошел к ней сзади, заворошил волосы, начал расплетать косу.
— Поверьте, для меня радость приютить вас в своем доме.
— Простите, что порчу вашу радость, но я твердо решила оставить профессию падшей женщины. Не понравилось.
— С первого раза мало кому нравится. Надо попробовать еще.
— Знаете, у меня действительно не самые простые отношения с семьей и работа, при которой мне приходилось общаться с весьма капризными и злобными знатными дамами, привыкшими с большим презрением относиться к людям низших сословий. Но так, как вы, меня еще никто не унижал.
— Я привык называть вещи своими именами.
— У меня есть деньги, даже если отец меня выгонит, а он не выгонит, я заработала их этими руками, шила башмаки! И тетя в городе, и знакомые дамы, хоть горничной, хоть посудомойкой, но на работу примут, если попрошу! И деньги есть, чтобы в столицу уехать!
— В столицу? А что вы там собираетесь делать?
— Да не хочу я вам ничего доказывать, — сказала Юна устало. — Думайте обо мне, как вам угодно. Я сама виновата. Умная добродетельная девушка никогда бы не поступила так, вы правы. Но после того, что вы мне сказали, я не могу оставаться под вашей крышей ни секунды — душно!
Она уже застегивала пуговицы пальто.
— Хорошо. Тогда объясните, почему вы вернулись?
— Вот видите, даже вы не верите, что к вам можно вернуться. Сложный день был. Помрачение сознания от усталости.
— Вы вернулись ко мне?
Юна промолчала.
— Ну хорошо, поверю вам на слово. — усмехнулся.
— У меня есть деньги! — крикнула Юна. Вцепилась ногтями в подкладку плаща, пытаясь разорвать, заметалась по комнате, бросилась к своему сундуку. Ножницы, обернутые в бумагу, оказались на самом дне, Юна яростно вышвырнула все вещи, добыв ножницы, не жалея, откромсала край плаща. Плотно забитые в ткань, обернутые толстым своем ниток, чтобы не звенели, покатились золотые монеты.
— Это плата за постой! Заберите, пожалуйста, ненавижу чувствовать себя должной! Надеюсь, тут также хватит на оплату дороги домой!
Притихший на карнизе Изумруд осмелел, обрадовался, рванулся вниз, хватая в лапы золотой кругляш, деловито взялся обчищать его от ниток.
Василиск отнял у Юны плащ, силой обнял.
— Так, значит, вы вернулись ради меня? Да?
— Нет!
— Тогда почему?!
— Чтоб вы провалились!
— Я не хотел тебя оскорбить. Я не поверил своим ушам... И безумно обрадовался, что ты вернулась. И мне тогда было плевать, почему. Только я не смогу тебя выпустить. Чтобы дракон выпустил из когтей свое сокровище... Изумруд тебя любит, но попробуй теперь выдрать у него монету.
— И что я буду здесь делать? Кем я буду?
— Моей погибелью, — огорошил василиск.
— Что?
— Моей смерти жаждали и жаждут тысячи людей. Я сотню лет ходил по лезвию, и знаешь, почему мне это удавалось? Я ничего не боялся и никого не щадил. Безупречное зло. Порою в моей жизни появлялись люди, которых было неприятно терять... но не настолько, чтобы после потери разонравилось дышать, или чтобы ее угроза остановила мою руку... Своей смерти я тем более не боялся. Не имел ни принципов, ни слабостей. И поэтому был неуязвим. Но у каждого героя рано или поздно должно появиться уязвимое место, а весь мир так давно ждет моей уязвимости...
Вы победили злодея, милое дитя. Он болен привязанностью и гибель его — только вопрос времени...
— Не драматизируйте.
— Отнюдь. Я серьезен, как никогда. Вы разрешите вас поцеловать?
— Нет!
— А придется. Должен же злодей получить хоть какую-то компенсацию...
— До чего ж вы корыстны, это ужасно!