1918 год. Август
Сотня спешивается и ползет к насыпи. Крепкий дух махорки, мужицкого и конского пота смешивается с запахом полыни и терновника. Бойцы укладывают на насыпь винтовки и затихают. На другой стороне железной дороги темнеют складские амбары. Епифанов в бинокль замечает с десяток беляков. Еще штыков шесть за забором. Два офицера тихо переговариваются между собой. Тонкое, породистое лицо молодого корнета вызывает в душе Епифанова жгучую волну ненависти:
– Чистенький, гад! В детстве гувернерка небось кофе в постель носила.
– Там их не меньше взвода, – на глаз, без бинокля определяет пулеметчик Вампилов.
– Похоже, Тарас, – соглашается Епифанов, продолжая изучать врага в окуляры. – Дозор несут, суки. Хоть бы знать, есть у них пулемет или одни трехлинейки?
– Можем проверить, Василий Андреич. Только прикажи, – ухмыляется усатый хохол Терещенко. Веселый балагур, с родинкой на кончике носа, он, как охотничий пес, всегда готов по слову хозяина порвать любого.
– Шкурой проверить? – шипит Епифанов. – Башкой надо думать, дурак. Шкурой пусть скотина думает…
– Как скажешь…
Епифанов ползет вдоль насыпи. Поодаль на путях застрял обгоревший вагон. Командир жестом подзывает бойцов и, когда те подползают, шепчет им:
– Видите вагончик?
– Видим, Василий Андреич…
– Можете тихо затащить на него пулемет?
– А чего не затащить? – соглашается исполнительный Терещенко.
– Тогда за дело. Терещенко с Вампиловым затащат «максима» в вагон. Остальные пихнут его под горку. Там уклон. Как он стоит, хрен его знает… Дальше понятно?
– Так точно, товарищ командир.
– Вперед, орлы. Сделаете, по двести граммов каждому.
– А у вас есть? – сомневается Тарас Вампилов.
– У них на складе есть. Я бочки со спиртом в бинокль видел.
– Ура, – шепотом реагируют бойцы.
Отправив группу красноармейцев к вагону, Епифанов ползком возвращается к сотне.
– Мужики, как только вагон поравняется с тем амбаром, вдарит пулемет. С первой очередью встаем и цепью в атаку.
Бойцы затихают, до боли вглядываясь в чернеющее очертание вагона. Епифанову на щеку садится комар, но он боится шлепнуть по щеке, чтобы не спугнуть тишину. Слышно, как беляки беседуют за насыпью:
– Нет, корнет, вы не правы. Я бы партию выиграл. Карта не шла. Бывает такой день.
– Зато, штабс-капитан, к вам Лидия Александровна пришла. Не везет в картах – везет в любви… – И офицеры весело смеются.
Под их смех вагон медленно трогается. От амбарных заборов его отделяет метров триста. Он понемногу набирает скорость. В бинокль Епифанов видит: беляки вагон заметили, но ни Терещенко, ни пулеметчика рассмотреть не смогли, те сумели затаиться. В ночной тишине постукиванье колес обгорелого вагона отдает чертовщиной.
– Приготовились, – шепчет Епифанов и сам вздрагивает от пулеметной очереди: – Пошли, мужики. Ураааа!!!
Через пять минут все кончено. Среди красноармейцев ни одной потери. Даже раненых нет. За складскими заборами Епифанов насчитывает восемнадцать убитых деникенцев. На крыльце одного из амбаров новенький ручной пулемет. Рядом, на ступенях, лежат корнет и его приятель, штабс-капитан.
– Допрыгались, суки! – Епифанов пинает корнета сапогом в красивое породистое лицо и сплевывает.
– Василий Андреич, черт с ним, с беляком. А чарку? Вы обещали, – напоминает хохол. – Я вагончик-то остановил, а то бы эвон куда укатили. Пулемет-то жалко…
– Ребята, ломайте вон те ворота.
Повторять Епифанову не приходится. Ворота сносят вместе со столбами. За высоким забором, на козлах, три дубовые бочки. Епифанов вынимает из кобуры наган, стреляет. Из первой бочки бьет струя прозрачной жидкости.
– Неужто вода? – разочарованно тянет Вампилов.
– Давай кружку, – приказывает командир. И, получив жестяной сосуд в руки, подставляет его под струю. Выпивает и наполняет снова: – Кто хочет попробовать водички?
– Я. – Терещенко наполняет кружку, нюхает содержимое и делает осторожный глоток: – Мужики, спирт!
Через секунду из простреленных бочек бьют десятки фонтанов. К струям тянутся кружки красноармейцев.
– Василий Андреич, товарищ командир, дай я тебя поцалую. – Терещенко, покачиваясь, разглаживает усы и прет на Епифанова.
– Отставить! – орет командир и палит в воздух. Но ни его окрика, ни выстрела никто уже не слышит. Василий Андреевич безнадежно машет рукой и сам подставляет свою кружку под струю…
В штабе о ходе операции с амбарами ничего не знают. После смерти от ранения в голову командира отряда Ивана Самойлова командование взял на себя комиссар Моисей Зелен. Сейчас он ждет известий из городка и страдает жаждой. Днем даже напиться времени нет, лишь к ночи наступает небольшая передышка. Зелен вспоминает о жажде и, отстегнув с ремня фляжку, долго пьет. Острый кадык восемнадцатилетнего комиссара вздрагивает, отсчитывая глотки.