– К чему меня учить пользоваться зеркалом? – ехидничала барышня и протянула руку к волшебному подарку.
Отчего так тревожно его брать? Быть может, не так уж и обыкновенно это зеркало? Может, и правда, колдовское?
Так или иначе, женское любопытство одержало победу в сомнениях, и Настасья Игоревна взяла в руки дивное зеркало. «Проведите пальцем по поверхности», – гласила инструкция.
Кто бы мог подумать, что зеркало вспыхнет белым светом да таким ярким, что барышня едва не выронила его из рук.
Ф-фух! Сердце ёкнуло. Ещё чего доброго, вещица эта разобьётся – не вернёшь и не попользуешься.
Вслед за этим заиграла музыка, прямо из этой штуковины. Быть может, это шкатулка?
Зеркало вновь загорелось, и на белом фоне будто из ниоткуда появились печатные буквы:
«День добрый, милейшая Настасья Игоревна. Князь Лукавский. Безмерно рад, что вы согласились принять мой подарок. Теперь, позвольте, я расскажу вам подробно, как им пользоваться».
И Настасья Игоревна быстро забыла свои сомнения. Диковинка всецело поглотила девичье внимание, ибо первое, что сделала барышня – это портрет своего прекрасного лица. «Вам не нужен более художник», – вещали ей сообщения на стекле. Портретов стало много, и они оказались разными, но все точно и мгновенно срисованными с лица милейшей Настасьи Игоревны.
Не менее поразительным оказалось наличие в нем множества других удивительных умений. На стекле показывались картины… Вначале это были иконы, но они давно наскучили барышне, а потому она уделяла внимание картинам заграничных художников. Оказывается, на выставках она повидала далеко не все.
Кроме того, из шкатулки играла музыка, менявшая репертуар от Моцарта до Баха. Но самое волшебное случилось однажды утром, когда барышню разбудил голос Лукавского, раздавшегося как раз из её дивного подарка. Да, он говорил с нею!
Чуть позднее он начал присылать ей целые поэмы. Он задавал ей вопросы и ожидал от нее ответы. И со временем она научилась говорить с ним, совсем не видя его и нажимая заветную кнопочку, через которую князь, должно быть, слышал собеседницу, ибо присылал логичные и последовательные ответы. Порой он сообщал, что совсем скоро они встретятся, что он ждет их дружбы и искренне надеется на взаимность чувств.
Вскоре Ростислав Маркович научил Настасью Игоревну обходиться без толстых переплетов и рукописей – она читала книги прямо из новой вещицы и ей казалось это весьма удобным.
Ее взволнованный отец, барин Игорь Данилович, вынужден был обратиться к врачу, доктору Григорию Ломову, который незамедлительно нанес визит знакомому семейству.
– Право, доктор, моя дочь будто выжила из ума, – сетовал седовласый отец, только заметивший странности в поведении наследницы. – Она говорит сама с собой и убеждена, что кого-то слышит. Непрестанно любуется собой в зеркало. Порой я смотрю в ее глаза и мне кажется, что ее здесь нет. Она спит, ест и проводит целый день с этой вещицей. Будто в какой-то шкатулке сосредоточился весь её мир. И этот мир занял все время и внимание несчастной. Порой она утверждает, что пишет, но у нее нет ни пера, ни бумаги. Говорит, что слышит музыку, но уже давно никто не музицирует в нашем доме. В то же время моя супруга плохо себя чувствует и почти не выходит из комнаты, а я всегда занят делами.
– А ранее барышня ни на что не жаловалась?
– Жаловалась… – задумчиво отвечал барин. – Всегда жаловалась на хандру. Изнывала от скуки, – как говорила сама.
– То есть, в этой штуке она нашла утешение?
– Помилуйте, как может утешить обыкновенное зеркало?
– Видите ли, барин, порою люди выдумывают себе всякую чепуху, чтобы себя развеселить. Могут придумать невидимых друзей или несуществующих наград и званий… или факты чужой биографии принимают и представляют за свои собственные. Они надевают на себя чужие маски, теряют свое лицо и свою жизнь.
– И что это может быть? – спрашивал опешивший отец.
– Похоже на шизофрению, барин. Говорит с собой, или с вещами, имеет галлюцинации… не занимается делом, не видится с людьми… смотрит в одну точку, не слышит других. Ничем не увлекается. Не ходит в церковь, верно?
– Верно…
– Позвольте говорить с нею.
– Если она изволит. Ибо уже давно никого к себе не подпускает. Ни с кем не откровенничает.
– Подруги?
– Нет их! Все уж в хлопотах супружеских. А Настасья все никак…
– Быть может, в этом причина хандры? – предположил доктор.
Опросив служанку, поговорив с зачарованной и весьма странной барышней, доктор вышел озадаченный.
– Не могу обрадовать вас, барин, – говорил он. – Пока мы беседовали, она отвлекалась и не сводила глаз с этой вещицы, убеждала, что там картинки и слова. Но, увы, я видел только темное стекло, похожее на зеркало на тонкой пластине.