— Только надо придумать, — заговорил Луций, — что он там будет показывать толпе. Не станем же мы выпускать на сцену пьяного крокодила.
— А почему бы и нет, — сказал Фуск. — Все там со смеху помрут, когда его таким увидят.
— Нет, пьяным не годится, — возражал Руф, — он там все декорации разломает. Надо что-то другое придумать. Ты, Квинт, скажи своим актерам, чтобы они сочинили какую-нибудь веселую сценку, где был бы крокодил. Пусть они там на нем ката-ются, за хвост его таскают и всякое такое, в общем, ты меня понял.
— Да они же не успеют, — сказал Квинт. — Если я не ошибаюсь, выступление через два дня. Что они смогут сочинить за это время?
— А что тут сочинять? — вдруг воскликнул пьяный Баселид. — Я уже все сочинил!
До этого момента Баселид особо не высовывался. Он все больше налегал на еду да на выпивку. Но вдоволь насытив свою утробу, поэт захотел позубоскалить на крокодилью тему. А тут как раз и момент удобный подвернулся.
Сочинить он, конечно, ничего не сочинил, но надеялся придумать, что-нибудь на ходу. Недаром же он слыл в квартале первым выдумщиком. Гости прекрасно понимали, что Баселид хочет подурачиться, и приготовились услышать от него что-нибудь веселенькое. Ожидания гостей Баселид не обманул. Он, шатаясь, вылез на середину триклиния и разыграл им целую сценку, где все роли исполнял сам. Надо сказать, что у него складно получилось. Умел же толстый выдумывать. А сюжет был такой.
В египетском храме Себека царят переполох и смятение. Нужно кормить священного крокодила, а кормить его нечем. Крокодил питается только красивыми деву-шками, но в округе остались одни лишь старухи да уродины. Всех красивых деву-шек давно уже скормили крокодилу, и ни одну, подходящую для очередного обеда, найти не удалось. Тут из-за кулис выползает сам крокодил. «Где мой обед?!» — ревет он грозно, (Конечно же, ревет не он, а кто-нибудь за декорациями). Жрецы падают перед крокодилом на колени и объясняют ему, что, мол, так и так, не осталось ни одной красотки, одни старухи кругом. Но если священный крокодил очень голоден, то ему могут привести вполне сносную старушенцию. Нужно только хорошенько ее поперчить и посолить, и на вкус она вполне сойдет за молодуху. На это мерзкое предложение разозленный крокодил ответил, что поганить свои священные зубы морщинистыми старухами он не собирается, а раз жрецы не могут най-ти ему для обеда красивую девушку, то пусть ведут своих юных жен. Крокодилу, дескать, известно, что у двух жрецов есть симпатичные женушки, вот их пусть жрецы и отдают на съедение. Иначе крокодил обещал пожаловаться Себеку, а уж тот наверняка покарает Египет чумой или голодом.
Жрецы, конечно, приуныли, но выхода у них нет, и они приводят к крокодилу своих жен. Те все в слезах, они рыдают и молят крокодила о пощаде. Крокодил хоть и животное, но и его разжалобили слезы юных созданий. Он ставит им условие. Та из них, что сумеет его лучше всего ублажить, останется жить до следу-ющего обеда. Ну, а другая будет съедена сегодня.
Женам ничего не остается, как согласиться с этим паскудным условием, и они по очереди начинают ласкать крокодила. Сперва с отвращением, но потом, понимая, что от этого зависит их жизнь, все более нежно и откровенно. Крокодила при этом они называли ласковыми именами и льстиво отзывались о его мужских достоинствах: «Какой у тебя толстый хвост», — говорила одна из них, обнимая хвост крокодила ногами. «Какая у тебя мягкая чешуя», — пела вторая и терлась о колючую спину грудью. Крокодил оказался в затруднении. Обе красотки доставили ему массу удовольствия, и он не знает, какой отдать предпочтение. Он решил пустить их по второ-му кругу. Красотки совсем разошлись и уже не стеснялись в движениях. При этом они вслух превозносили перед ним свои прелести и принижали соперницу. У той, мол, и нога кривая, и глаз косой, и вшей полно где ни попадя. «Да ты на себя посмотри!» — орала другая. Так, слово за слово, началась у них перебранка, пока они с визгом не вцепились друг другу в волосы. Кончилось все тем, что крокодил не стал долго терпеть их истошные крики и сожрал обеих.
Гостям очень понравилась импровизация Баселида. Никто не ожидал, что у не-го все так хорошо получится. Гости не раз смеялись его шуткам и хлопа-ли удачным перевоплощениям. Баселид был то злобным крокодилом, то суровым жрецом, то истомленной женой. Причем, когда он изображал жреца, то старался во всем походить на Рахонтепа. Это еще больше развеселило гостей.
Квинт остался доволен сюжетом. Он согласился, чтобы именно этот сюжет был разыгран в театре Марцелла на представлениях Сеяна.
— А в стихах ты написать все это сможешь? — спросил Баселида Квинт, когда тот с победным видом улегся на свое место.
— Запросто, — хвастливо ответил Баселид, отхлебывая вино из своего кубка. — Ты же меня знаешь, Квинт, мне это раз плюнуть. Было бы вдохновение, — произнес он многозначительно, намекая на оплату.
— Будет тебе вдохновение, — пообещал Квинт. — Только нужно, чтобы завтра вся сценка была готова.
— Завтра, так завтра. Утром сяду и напишу.
— Зачем тянуть до утра? Иди пиши сейчас. У меня полно свободных комнат.
— Сейчас?! — воскликнул Баселид и скривил лицо. Ему не хотелось покидать такой шикарный стол.
— Ну да, сейчас, — настаивал Квинт. — Утром тебе будет не до стихов. Ты же сам мне сегодня говорил, что после попоек блюешь из окна целый день.
Гости засмеялись.
— Я такого не говорил, — упирался Баселид.
Но ему, все же, пришлось покинуть праздничный стол. Квинт распорядился, чтобы рабы отвели его в свободную комнату для гостей и принесли ему туда все письменные принадлежности. Когда Баселид ушел, Квинт подозвал к себе слугу.
— Ты, Луперк, — наказал он слуге, — заглядывай к нему почаще. Если он уснет, то буди его. Знаю я этих поэтов, они только жрать да спать горазды.
Квинт не сомневался, что Баселиду удастся сочинить хорошую сценку в сти-хах. В предстоящих театральных представлениях будут участвовать самые известные комедийные труппы Рима, но Квинт был уверен, что его сценка с крокодилом затмит их всех. От этой мысли у Квинта внутри все пело. Он стал очень разговорчив, со всеми шутил, острил и пил без меры.
Гости пророчили Квинту успех и благосклонность Сеяна. Луций даже согласил-ся погостить у Квинта еще несколько дней, чтобы быть свидетелем его триумфа.
Марк тоже чувствовал себя на высоте. Ведь это он привез крокодила в Рим. Марк заявил, что будет играть в сценке одного из жрецов.
— Тебе-то это зачем? — проговорил Квинт, нахмурясь.
— Как зачем? Просто хочу, и все. Я же уже выступал в театре Марцелла, помнишь? Всем тогда понравилось. Тем более, Сух меня не боится, и я ездить на нем умею.
— Нет, Марк, — сказал Квинт категорично, — на сцене тебе делать нечего. Это позорное занятие. Пусть лучше мои актеры выступают, не отбивай у них хлеб.
— Но это же я привез крокодила! — упорствовал Марк.
— Ну и что?
— А то. Я тоже хочу, чтобы меня Сеян увидел.
— Нужен ты ему триста лет, — усмехнулся Квинт. — Небось перед шлюхами с Субуры хочешь повыделываться? А?
За Марка вступились гости:
— Да пусть Марк выступит, Квинт, — просили они, — может, он прославится.
— Не нужна нам такая слава, — отвечал им Квинт. — Я не хочу, чтобы все кругом говорили, будто Серпроний заставляет своего единственного сына выступать на сцене.
— Но ты же его не заставлял. Мы же знаем, как было дело.
— Действительно, Квинт, — просил за Марка Руф, — Марк столько намучился с этим крокодилом, может же он хоть немного развлечься.
Остальные гости тоже вступились за Марка и совместными усилиями уговори-ли Квинта позволить ему сыграть разок на сцене со своим крокодилом.
Пару лет назад Марк уже играл в театре Марцелла. Труппа Квинта участвовала тогда в состязании комедийных актеров, и Марку с трудом удалось добиться у отца разрешения поучаствовать в этом представлении.
Строгость Квинта можно было понять. В Риме ремесло актера считалось презренным и грязным. Однако, несмотря на это, римляне боготворили своих любимцев. Они толпами ходили за прославленными актерами и буквально носили их на руках. Блеск и слава были постоянными спутниками кумиров толпы. Их ста-туи и портреты наводняли весь Рим. Перед ними были открыты любые двери. И да-же император не гнушался их обществом. Некоторым из этих счастливчиков удавалось сколотить миллионные состояния. И все же актер, как бы богат и зна-менит он ни был, уже не мог связать свою судьбу с государственной службой. Для тех, кто запятнал себя сценой, обратного пути не было. Однако актерскую бра-тию это совсем не волновало, потому что основная масса тех, кто посвящал себя сцене, были люди из низов или провинциалы со всех концов империи. К власти они не рвались, и главное, что им было нужно, — это деньги.