А вот родовитым римлянам, тем, кто лелеял мечту о жреческом сане или о карь-ере военного, мараться сценой было недопустимо. Цензоры без внимания это не оставляли, и можно было запросто лишиться не только сенаторского или всаднического сословия, но и потерять гражданство. Конечно, Марку, если он несколько раз выступит на сцене, это не грозило. Во-первых, у Квинта были в сенате влия-тельные заступники, а во-вторых, на баловство молодых людей из богатых семейств (а именно так это воспринималось в высшем обществе) цензоры смотрели сквозь пальцы. Квинт опасался другого: как бы его недруги не усмотрели в этом повод позлословить над ним. Теперь, когда Квинт, можно сказать, стоял на пороге сената, любая оплошность могла стоить ему сенаторской тоги. Поэтому он так настороженно относился ко всему, что могло повредить его планам.
А Марку хотелось просто покрасоваться перед друзьями. Ох, как они будут ему завидовать, если выступление пройдет успешно. А оно обязательно пройдет успешно. По-другому и быть не может. За свою роль Марк не волновался. Ведь артис-тических способностей ему было не занимать. В бытность свою школьником он любил участвовать в домашних спектаклях и достаточно поднаторел в этом де-ле. На сцене он чувствовал себя уверенно и свободно.
— Марк тебя не подведет, — сказал Порций Квинту. — Я все не забуду, как он играл Амура, когда еще был пацаном. У него тогда хорошо получалось.
— Сыграть Амура любой дурак сможет, — сказал Квинт, — машешь себе крыльями да из лука стрелы пускаешь, а вот жреца… Ты, Марк, сможешь жреца сыграть?
— Конечно, смогу, — уверенно ответил Марк. — Что там его играть. Я же и царей играл, и полководцев.
— Это было давно. Ты уже, наверное, разучился. Ты вон возьми Рахонтепа в учите-ля, потренируйся с ним. Пусть он тебе покажет, как надо играть жреца.
— А кто у тебя, Квинт, будет жен играть? — спросил Луций. — Вот кому потренироваться надо.
— Таида, кто же еще, — ответил за Квинта Фуск. — Лучше нее никто не сыграет.
С мнением Фуска согласились и все остальные. Но Квинт был более сдержанным.
— Я еще не решил, кто будет играть, — сказал он, откусывая яблоко. — Может, Таида, а может, и не Таида. Посмотрим. У меня артисточек много, есть из кого выбрать.
Гости заговорили об артистках.
В это самое время крокодил, чья морда была под столом, вдруг беспокойно зашевелился. То ли у него восковая пробка выпала из уха, и он испугался громкого смеха, то ли ему спьяну, что-то пригрезилось, но только он вдруг стал раз-ворачиваться и в тесноте зацепил рылом толстую ножку стола. У круглого мас-сивного стола из лимонного дерева это была единственная ножка, на которой он держался, и поэтому, стоило крокодилу хорошенько ее толкнуть, как стол медленно накренился набок и рухнул. Все яства и вина с грохотом посыпались на пол. Сух еще больше пе-репугался и забился под ложе, на котором возлежал Фуск. Встревоженный Фуск стал теснить своих соседей, пытаясь перебраться на другое место.
Квинт позвал рабов, чтобы они скорей прибрали опрокинутые кушанья. Гости хором сожалели, что погибли такие восхитительные яства. Но Квинт и бровью не повел. Он всем своим видом показывал, что такая мелочь не может его опечалить. Подумаешь, стол упал. Квинт не нищий, один упал, другой накроют. За этим задер-жки не будет.
Но сперва нужно было вытянуть из триклиния пьяного крокодила. А то он, чего доброго, еще раз стол опрокинет. Однако крокодил покидать свое убежище просто так не собирался. Приказов Рахонтепа он не слушал, и как египтянин ни кричал на него, Сух не хотел вылазить из-под ложа. Пришлось обмотать вокруг его хвоста крепкую веревку и вытаскивать крокодила из триклиния с помощью целой тол-пы рабов. Слугами командовал Марк. Он суетился возле крокодила больше всех и следил, чтобы Суха не поранили эти бестолковые рабы.
— Тяните его плавно, — кричал на них Марк, — не дергайте, а то хвост ему оторвете! Это вам не ящерица, второго хвоста у него не вырастет!
Хорошо, что пол в триклинии был устлан мраморными плитами. По ним крокодил без труда скользил своим желтым брюхом, царапая мрамор когтями. Суха с шумом выволокли из триклиния и потащили в цветник, где для него бы-ла приготовлена большая ванна.
На шум сбежались почти все рабы дома. Были среди них и танцовщицы. Марк любил заглядывать к ним по ночам, и особенно ему нравилась Гликерия. Уезжая в Египет, Марк пообещал привезти ей, что-нибудь в подарок. Сейчас она тоже пришла сюда со светильником в руках, чтобы самой посмотреть, из-за чего подняли шум. Марк заметил ее, и их взгляды встретились. Гликерия недвусмысленно ему улыбнулась, и Марк сразу протиснулся к ней.
— Ну как тебе мой крокодильчик? — спросил он ее, но тут же заорал на ближайшего раба. — Куда лезешь, бестолочь! Назад отойди, ты же на лапу ему наступишь.
Марк повернулся к Гликерии.
— Посвети-ка сюда, — попросил он ее, — а то я чувствую, эти бараны ему все лапы отдавят.
Гликерия подошла ближе к крокодилу и протянула над его головой светильник.
— Ничего себе, какой он большой, — проговорила она восхищенно, обегая крокодила взглядом от головы до хвоста. — Как ты его, Марк, привез?
— Это разве большой, — усмехнулся Марк. — Ты еще не видела по-настоящему больших крокодилов. Есть такие чудовища, что куда там этому малышу. Я такого чуть было не поймал в Меридовом озере. Матросы, сволочи, подвели.
Расплескивая во все стороны воду, рабы опустили крокодила в ванну.
— А он спьяну не захлебнется? — спросил Марк у Рахонтепа, глядя на погрузившегося в воду крокодила.
— Нет, не захлебнется, — ответил Рахонтеп и погладил Суха. — Видишь, вода до ноздрей не достает. Значит, все в порядке.
— Это хорошо, — проговорил Марк и, оставив Рахонтепа присматривать за крокодилом, направился с Гликерией в ее комнату.
По пути он захватил и Хиону, артисточку домашней труппы. Марку она тоже нравилась, и он решил позабавиться с ними двумя. Ведь он так долго не был дома и уже успел соскучиться по обеим.
Гликерия жила в небольшой комнатке на первом этаже с тремя своими подру-гами — танцовщицами, как и она. Подруги увидели Гликерию с Марком и сообразили, что возвращаться им в комнату в ближайший час не стоит.
По пути Марк рассказывал своим нимфам, как он охотился в Египте на гигантского крокодила:
— Я его уже загарпунил, уже стал тянуть на корабль, осталось только сеть на него накинуть, а эти трусливые матросы отбежали к другому борту и затряслись там как зайцы. Ну, крокодил, не будь дураком, перегрыз веревку да и удрал; что он их ждать, что ли, будет?
— А как тебе, Марк, египетские танцовщицы, — спрашивала его Гликерия, — понравились? Я слышала, они очень гибкие.
— Да, и еще какие гибкие, — подтвердил Марк, — настоящие змеи. Выгибаются так, что аж смотреть страшно. В Мемфисе одна как выгнулась, так переломилась пря-мо на сцене.
Девушки засмеялись.
— Ну что ты, Марк, врешь! — не верила ему Хиона. — Такого не бывает.
— Да я клянусь Меркурием, — божился Марк, улыбаясь, — я сам потом помогал ее выравнивать.
Но девушки, конечно же, ему не поверили. Они привели его в комнату Гликерии, и все вместе повалились на кровать. Марк стал целовать Гликерию и шарить рукой у нее под туникой.