Когда Рутила вошла в комнату Таиды, та сидела на полу и плакала, закрыв лицо руками. Рутила сразу поспешила к своей подруге и стала расспрашивать ее, что случилось. Таида рассказала ей, как Марк ее чуть не придушил.
— Это он тебя к отцу ревнует, — заключила Рутила, выслушав подругу.
— Ничего себе ревность, — произнесла Таида сиплым голосом, потирая шею. — А при чем здесь тогда какая-то роль жены? Чего он ко мне с женой-то приставал? — недоумевала Таида.
Но Рутила взялась ей все разъяснить. Бегая только что по поручению Марка проверять крокодила, Рутила встретила в коридоре Лесбию, и та ей рассказала, что слышала от рабов, прислуживающих в триклинии, будто бы на днях хозяин затевает какой-то спектакль, где будет участвовать крокодил. Видно в этом спек-такле есть роль жены. А Марк, скорее всего, не хочет, чтобы эта роль досталась ей.
— Но почему? — недоумевала Таида.
— Не знаю, — пожала плечами Рутила.
— А я назло ему буду участвовать в этом спектакле, — решительно сказала Таида. — Женой — не женой, но буду.
— А если он тебя и вправду придушит? Видела, какие у него были глаза ненормальные?
— Не придушит. Он своего отца боится. Я Квинту сегодня все расскажу. Этот щенок узнает, кто здесь настоящий хозяин. А то вообразил себя фараоном.
Так Таида решила отомстить Марку.
А Марк между тем, слегка постращав Таиду, в приподнятым настроении отправился искать Баселида. Поэт был его приятелем, и он хотел подсказать ему, как лучше написать сценку.
У дверей в комнату, где творил Баселид, стоял Луперк и, как ему было велено, периодически заглядывал в щелочку двери, чтобы убедиться, что поэт не спит. Но Баселид и не думал спать. Он не на шутку разошелся и уже исписал кучу лис-тов папируса. Все лицо у него было испачкано чернилами. Он то и дело нервно грыз тростниковое перо, чесал им за ухом или копался в носу. Так ему лучше думалось. Иногда он вскакивал с места и громко декламировал свои стихи, чтобы проверить, как звучит его писанина на слух.
Марк подошел к Луперку.
— Баселид здесь? — спросил он, кивая на дверь.
— Здесь.
— Он еще не уснул?
— Нет. Пишет. Только орет, как дурак.
Марк усмехнулся.
— Так надо, — сказал он глупому варвару и вошел в комнату.
— Ого! — воскликнул Марк, увидя стол, усеянный исписанным папирусом. — Ну ты, Баселид, и разошелся.
Марк стал разгребать папирус.
— Да ты тут уже, наверное, на три сценки написал.
Баселид ответил, что половину из этой кучи надо выкинуть в окно. Многое ему не нравится. Но есть и удачные места.
— Вот послушай, — сказал Баселид Марку, беря в руки кусок папируса. — Это слова крокодила после того, как его приласкали жены:
— Ну, как тебе, Марк? Нравится? — спросил Баселид.
— Да, отлично, — похвалил Марк поэта. — Продолжай в том же духе. А слова жрецов у тебя уже есть? — полюбопытствовал он.
— Да есть. Надо только доделать кое-что.
— Это хорошо. Я же, Баселид, буду играть одного из жрецов, — сообщил ему Марк.
— Ты? — удивился Баселид.
— Да, я, — подтвердил Марк. — Я только что отца уговорил. Ты, Баселид, вот что, все лучшие шутки и остроты постарайся вписать какому-нибудь одному жрецу. Я потом эту роль возьму себе. Сможешь это сделать?
— Сделаю, — пообещал Баселид. — Будешь на сцене первым остряком.
— Только не перестарайся. А меня ты, Баселид, знаешь, мне для тебя ничего не жалко. Как там твое горло, еще не пересохло? — заботливо поинтересовался Марк.
— Еще как пересохло! — воскликнул Баселид. — Вы там пьянствуете, а я здесь, как дурак, чернила облизываю.
— Сейчас мы это поправим. Эй, Луперк! — позвал Марк раба.
В комнату заглянул Луперк.
— Сбегай-ка вниз, — сказал ему Марк, — притащи сюда вина, да побольше.
— Только дрянь не неси, — добавил Баселид, — под плохое вино мне не пишется.
Луперк исчез.
— А чего он вообще здесь отирается? — спросил Баселид Марка, давно уже обнаружив присутствие Луперка за дверью. — Он что, сторожит меня, чтобы я не сбежал со своей сценкой?
— Нет, — усмехнулся Марк, — он здесь, чтобы тебя будить, если ты уснешь. Его мой отец к тебе приставил.
— Лучше бы он смазливую рабыню ко мне приставил. Тогда бы я точно не уснул.
Марк оставил своего друга дописывать сценку, а сам пошел в гости к Teaгену. Гладиатора он нашел в доску пьяным в кругу своих сотоварищей. Они тоже праздновали возвращение из Египта, но уже Теагена. Марк присоединился к их пирушке и остаток ночи провел с гладиаторами.
К этому времени гости Квинта уже разошлись. Квинт надарил им на прощанье кучу разных сластей и сказал, что будет рад всех их видеть в театре Марцелла. Квинт обещал устроить после выступления пиршество не хуже нынешнего. Пьяные, наевшиеся гости с трудом поднимались на ноги. Их расторопные рабы напрягались изо всех сил, чтобы помочь своим владыкам оторвать набитое брюхо от мягкого ложа.
Квинт хоть и был пьян, но чувствовал, что еще способен на многие подвиги. Он послал раба привести к нему в комнату Таиду. Таида не замедлила прийти. Она уже придумала, как будет жаловаться Квинту на Марка, и для придания сво-им словам пущей убедительности не стала причесывать растрепанные волосы и приводить в порядок заплаканное лицо. Пусть Квинт видит, как издевался над ней Марк. Таида даже растерла шею полотенцем и та стала красной, как будто ее душили хоботом.
Не успела Таида войти в комнату Квинта, как тут же расплакалась.
— Ты чего ревешь? — спросил ее Квинт в недоумении. — Тебя что, кто-то обидел?
Жалобно всхлипывая, Таида рассказала ему, как пьяный Марк ворвался к ней в комнату и грубо ее лапая, попытался ею овладеть. Она, разумеется, ему не далась и отбивалась от него, как могла. Тогда озверелый Марк повалил ее на пол и стал душить обеими руками. Спасло ее лишь то, что к ней заглянула подруга и подняла шум. В подтверждение этих слов Таида показала Квинту свою красную шею.
— Да я же сейчас его по стенке размажу! — проговорил рассвирепевший Квинт и уже хотел было позвать к себе Марка, но Таида удержала его от немедленной расправы.
— Не надо, Квинт, я его боюсь, — взмолилась она. — Он поклялся своим Гением, что убьет меня, если я тебе об этом расскажу.
— Не убьет, не бойся, — успокоил ее Квинт. — Ладно, — уступил он ее просьбам, — я потом с ним поговорю. Это так оставлять нельзя, а то я вижу, он себя тут хо-зяином возомнил. Ну ничего, я его поставлю на место. Щенок паршивый.
Когда первая волна гнева Квинта улеглась, Таида приступила к дальнейшей мести. Она сказала, что надругательства Марка она еще может как-то понять, но то, как он отзывался при этом о своем отце, было ужасно. Лучше бы ей было сто раз умереть от безжалостных рук Марка, чем слышать от него такое.
— Да что же он говорил? — не вытерпел Квинт и перебил Таиду.
— У меня язык не поворачивается повторить это, — произнесла она смущенно.
— Говори, я разрешаю.
Таида еще с минуту помялась, но Квинт настоял на своем.
— В общем, — неуверенно заговорила Таида, — когда он ко мне стал приставать, я ему говорю: «Отстань от меня, я не хочу с тобой обниматься!» А он мне говорит: «Это еще почему? Может, ты отца ждешь? Думаешь, он сейчас придет и пристроится у тебя между ног? Так ты напрасно его ждешь, он не придет. Он сейчас пьяный валяется в триклинии и только мычать может. Так что я теперь вместо него». Ну, тут он опять стал лезть ко мне, я его опять отпихнула, а он говорит: «Что ты брыкаешься? Я ведь лучше отца, не упрямься. Что ты вообще нашла в этом дряхлом старике? Скоро он совсем ни на что не будет способен. Я удивляюсь, как у него еще с тобой, что-то получается. С ма-терью он уже давно ничего не может. Ей, бедняжке, приходится бе-гать по любовникам, чтобы они ей насовали. А то ведь она без му-жика с ума сойти может. От осла ей и то больше пользы, чем от своего мужа». Я, честное слово, Квинт, как могла, пыталась его перебить, но он меня по-валил и стал душить.