Сам процесс массажа почти не поддавался описанию, во всяком случае, подругам Лидка потом ничего внятного рассказать не могла – она ложилась на топчан, это она помнила точно, но потом провал – она мгновенно куда-то уплывала, растворялась, исчезала и вдруг – р-р-раз! – слышала над ухом Колюнин хлопок и открывала глаза. «Колюня, я хоть не храпела?» – зачем-то всегда спрашивала Лидка, а Коля ей зачем-то всегда врал: «Нет, конечно, Лида Якольна!»
После этих прекрасных манипуляций Колюня отводил пошатывающуюся и разморенную Лидку в ванну, набирал воду определенной температуры, которую определял на глазок, на зубок, на локоток и устраивал там замес из морской соли с содой, а сам шел к следующему подопечному, не забыв поставить у Лидкиного уха кухонный таймер. Через двадцать минут Лидка, молодая, обновленная, румяная и основательно просоленная, смывала с себя целебный раствор и, завернувшись в безразмерный Робочкин банный халат, выходила из ванной, как Афродита из пены. И уже совсем после, когда Колюня оприходует всех домашних, а Лидка соблюдет весь необходимый банно-прачечный ритуал, можно было напоследок подставить ему для компресса свои настрадавшиеся больные коленки, измученные десятками лет тренировок и репетиций, непосильными нагрузками, застарелыми травмами и бешеными танцами в Московском театре оперетты. Колюня рылся в своем потертом чемоданчике, долго рылся, морщился, что-то по-китайски нашептывал себе под нос, причмокивал, потом наконец, перетасовав и взбаламутив все, что было внутри, кивал себе для уверенности и доставал-таки одну из баночек, которых в чемодане было с избытком. Для компресса у Лидки все было готово заранее – многослойная марля, куча ваты, вощеная бумага и два разномастных шерстяных платка, чтобы все это богатство завязать. Колюня бережно открывал баночку, а Лидка по запаху пыталась угадать, что сегодня будет за компресс – из меда с солью, из хрена, имбиря, камфары, сухой горчицы, красного острого перца или чеснока. Ну и все, остальное дело за малым – Колюня мастерски втирал зелье в кожу, укутывал Лидкины коленки, складывал свою табуреточку и шел восвояси, напялив черную повязку на свой белый глаз. Накормить любимого Колюню или напоить хотя бы чаем было невозможно. Вне дома он не ел. Единственное, чем можно было его побаловать, – дать стакан кипятка, и все, дальше сплошной отказ. А учитывая, что массаж он делал всем членам семьи по часу, то было совершенно непонятно, чем он затраченную энергию восполнял. Разве что стаканом кипятка после каждого сеанса.
Биография у Колюни была любопытная. Родился он в горах китайской провинции Сычуань, на окраине Тибетского плато, среди орхидей и рододендронов, в ничем не примечательном и довольно маленьком по китайском масштабам селе рядом с монастырем. Когда был еще подростком, погнался во время грозы за курицей и умер от удара молнии на глазах у деда. Умер ненадолго – через пару минут дед возвратил его к жизни, дав как следует кулаком в грудь. Очнулся Колюня слепым на один глаз и с разбитым плечом, куда попала молния и где оставила красивый след в виде ветки дерева. Плечо заживало долго, а как зажило, Колюня вдруг собрался и ушел. Куда глаза глядят. Вернее, глаз. Нигде так и не осел, путешествовал, учился, впитывал, что мог. Стал подручным у знахаря в городе, ходил за травами, смешивал, заваривал, настаивал, записывал за учителем. Потом сам открыл маленький кабинетик, лечил, как мог, и скот, и людей, открыв в себе с удовольствием такое благородное призвание. Со временем накопил денег на учебу, выучился на фельдшера, устроился в больнице. Однажды туда привезли девушку неземной красоты со сложным переломом ноги, все бегали на нее смотреть, удивляясь экзотичной внешности, бело-розовости кожи, льняным волосам, светло-голубым глазам и необычному имени Тать И Ана. Таня была дочкой советского торгового представителя. Лежала, охала, ничего не понимала, страдала в одиночестве среди чужих. Колюня старался скрасить ее существование милыми подарочками и сладостями, ухаживал за ней в прямом смысле слова, кормил, убирал судно, поправлял подушку, разминал ногу. Так наш Колюня и влюбился. Таня поначалу стеснялась, а потом прониклась всей душой к этому молчаливому, улыбчивому китайцу со странными разными глазами, который за несколько месяцев почти научился говорить по-русски. Во всяком случае, так, чтобы Таня его понимала. Через пару месяцев занятий Колюня поставил красавицу на ноги – массажи, иголочки, припарочки, гимнастика сделали свое дело, от хромоты не осталось и следа. Коля загрустил, решив, что девушку больше никогда не увидит, но нет, Татьяна приняла очень женское решение, поняв, что такого человека не встретит больше нигде, – выйти за него замуж. Так Колюня оказался в Москве, в отдельной квартире на Ленинском проспекте.