Стив, подумав, изобразил за спиной яута еще одного, с занесенным клинком. Первому же — раззявленные челюсти и остановившийся взгляд, зрачки желтых глаз, сжатые в точки… Яут готовился умирать. Старого, покрытого сеткой шрамов воина убивала дерзкая молодая кровь.
Время проходит, старики уступают место молодым, так не достойнее ли ведут себя эти двое яутов, не растягивая медленное умирание и немощность на долгие годы, отравляя своим существованием жизнь тем, кто мог бы не растрачиваться? Стив помотал головой. Он помнил подобную традицию в Древней Греции, когда стареющий эллин устраивал себе прижизненные поминки, а на исходе пира выпивал отравленного вина.
Да что ж такое в голову лезет?
Стив встал, потянулся, набросил на большой холст тонкое покрывало, чтоб зашедший случайно Баки не увидел набросок.
— Мяу! — требовательно под дверью подали голос и поскреблись. — Мя-ау!
Стив открыл дверь.
— И что ты тут делаешь? — Стив взял на руки Барона. — Скучал?
Кот согласно запустил когти Стиву в плечо.
— Однако, — Стив пошел вниз, старательно перешагнув через Акури, который сидел на лестнице. — А вас кто-нибудь кормил?
Акури возмущенно завопил, заявляя, что он самый голодный котик на свете.
Стив спустился вниз. Заглянул в кладовку, пересчитал банки. Похоже, утреннюю кормежку котов он пропустил. Ну да, потому что обычно по утрам их кормил Баки. Но Баки Стив не видел со вчерашнего вечера.
— А где вы забыли Юми? — Спросил Стив у котов, беря обычную банку корма и отдельно диабетическую.
Юми чинно сидела у миски и ждала. Стив погладил ее, положил всем еды, сменил воду в поилках. Он сначала переживал, что коты будут отбирать друг у друга еду, но каждый чинно ел из своей тарелки. А Барон посягательство на порцию пресекал шипением и махал лапой.
Грен заглянул в кухню, улыбнулся Стиву, налил себе воды. Он пил и глядел в окно на сад.
— Уже можно выбираться в Голден Гейт, — сказал он неожиданно. — Магнолии цветут. Поздно в этом году. Холодная была зима.
— Можно просто приехать или нужно сначала купить билеты? — спросил Стив, выкидывая пустую банку из-под корма и поворачиваясь к Грену.
Ох-х-х-х. У него аж дыхание перехватило, насколько красив был фейри в лучах солнца, выглянувшего сквозь густые облака именно в этот момент.
— Вы согласитесь мне позировать? — выпалил Стив, пока не передумал.
— У тебя в студии? — спросил Грен. — Можно просто так, в Ботанический сад свободный вход.
— Где вам будет удобно…
— Мы снова на «вы»? — Грен улыбнулся. — Давай в студии, там, я думаю, лучше свет.
Стив стушевался и ответил, как есть:
— Это было настолько красиво, ты и свет, что я не мог просить иначе.
— Спасибо, — серьезно сказал Грен. — Пойдем?
— Да, только я стул возьму.
— У тебя должно быть еще кресло.
В студии Стив долго приказывал духам двигать кресло, пока не добился идеального ракурса. Грен расслабленно устроился в нем и, кажется, был готов просидеть в полной неподвижности до самого вечера.
Стив сдвинул укрытый полотном мольберт, к его ножкам прислонил картину с раненым яутом. Взял карандаши и большой альбом. Он хотел сделать как можно больше набросков, чтоб потом получился портрет в цвете. И Туу-Тикки тоже.
Прошло около часа, когда Грен чуть шевельнулся и спросил:
— Что тебя гнетет, Стив?
— В смысле? — отозвался Стив, не отрываясь от рисунка. — С чего ты взял?
— Стив, — с растяжкой произнес Грен. — Я просто чувствую. Баки?
Стив положил карандаш.
— Он меняется. Быстрее, чем я, я не успеваю за ним. Это нервирует. Я вчера предложил построить дом самим, если не найдем нужный. Он вроде бы одобрил, и в тоже время подколол. Он вчера… — Стив замялся. — Он был не как обычно. Ушел среди ночи, не пришел завтракать. Я его с вечера не видел.
Стив помолчал.
— Мне кажется, нам стало легче друг с другом… не знаю. Я рисую. И его — тоже. Пока не успел показать.
— Баки снова в линьке, — сообщил Грен. — Он в доме, но не ищи его. Пришли гермесовы змеи… он с ними. — Он поднял ладонь, когда Стив вскинулся. — Эти змеи не воплощены. Обретению мистического опыта не должно быть свидетелей.
Линька, змеи. Змеи линяют. Баки — змей?
— Он в безопасности? Если да, то я буду переживать меньше. Мне тоже предстоит такое?
— В полной безопасности. Ты, я думаю, будешь линять иначе. Такие вещи всегда индивидуальны. Туу-Тикки вообще не замечает свои линьки, а мне, чтобы прийти в себя, приходится уходить в Ллимаэс.
Грен кинул быстрый взгляд на незаконченную картину с яутом.
— О, вот они какие, — с улыбкой сказал он. — Почти живые.
Стива линька пугала. Он не хотел бы, например, терять над собой контроль и делать что-нибудь, из-за чего потом будет неловко.
— Яуты? Что-то в них есть такое… словно смешали Древнюю Грецию, Японию времен самураев, как ее показывают в кино, добавили от себя матриархат и жуткую внешность. Ну, по крайней мере, в книге оно так выглядит. Только, Грен, неужели все эти сцены с сексом так нужны в тексте? Без них никак?
— Это жизнь, — ответил Грен. — История про мужчин в самом расцвете сил, здоровых и сильных. Конечно, в их жизни будет секс. Много секса. Знаешь, если секс по-настоящему хорош, им хочется похвастаться. Накатывает иногда — смотрите все, как мне хорошо, какое я умею доставить наслаждение, какой у меня восхитительный партнер, как красиво телесное воплощение нашей любви! Вот и в тексте так. Ведь персонажи любых книг — это всегда определенные аспекты автора. Части его подсознания. Художественная литература пишется подсознанием, сознание определяет только стилистику текста и скорость, с которой пальцы переносят текст из головы в файл или на бумагу. Персонажи сами «ведут» автора. И не всегда туда и так, как он задумывает.
— В моей жизни не было секса, — пожал плечами Стив. — Но до войны и не выпячивали эту часть жизни. Я проснулся в Мидгарде, а там везде тела, открыто, разной степени обнаженности. В рекламе, просто на улицах. Наличием секса определяется твоя крутость. Я наслушался в свой адрес от команды. Только Беннер да Хоукай не трогали. Это я к чему, — Стив собрался с мыслями. — Меня самого не тяготит моя… неопытность, но вот они, там, за экраном, хотят от меня порно по тексту. Я рисовал по учебе обнаженку и позы, я могу изобразить это все, но получится же неискренне!
Стив встал, открыл мольберт.
— Вот, Грен, вот это я могу понять. Когда друг идет за другом хоть в самый ад. Вдвоем против яутской цитадели, вооруженные почти ничем. И ведь там уже не прокатывает вариант «это наш конь, он нам денег должен». Рисковать жизнью только из-за денег эти двое точно не стали бы. Поэтому я и уверен, что у меня получится картина. Да, может, чуть иначе, ты прав, персонажи влияют. Но не будь у меня подобного опыта, я б не взялся за эту сцену. И я спокойно могу нарисовать что вроде такого, — Стив показал иллюстрацию со спящими людьми и яутом. — Мы все почти время спим с Баки, мне знакомо это.
Стив разволновался. Тема искренности в творчестве всегда волновала его. Приходя на выставку, он даже чувствовал, что написано от души, а что потоково и на заказ. Поэтому он был категорически против, когда художник сначала фотографировал что-то его заинтересовавшее, а потом писал это в студии. Такая работа была молчалива и неэмоциональна. Набросок или этюд на месте, по мнению Стива, сохранял эмоции и впечатления писавшего, а потом передавался картине.
— Стив, — помолчав, произнес Грен. — Ты и только ты определяешь, что и как тебе рисовать. Я согласен — не имея опыта, невозможно передать чувство. То, чего от тебя хотят подписчики — сугубо их проблема. Это очень правильно, что ты рисуешь то, что знаешь и понимаешь, что пропустил через себя. И очень правильно, что не берешься за эротику. Да, в тексте есть секс. Он написан хорошо, хотя и не без недочетов, на мой взгляд. Но тебя, если ты не хочешь углубляться в тему, она и не касается. Следовать за ожиданиями слушателей, читателей, зрителей в своем творчестве — значит убить в себе творца. Погасить внутреннее пламя. А оно важнее того, чего от тебя ждут. Ты же не референсы рисуешь, в самом деле. Ты рисуешь то, что само рвется из тебя наружу. Вот пусть так и будет. Ты прав.