Я не обращаю на него внимания и произношу «здравствуй, Эстер», улыбаясь как можно приветливее.
— Здравствуй, Алекс, — отзывается она с натянутой полуулыбкой — нервничает из-за странного типа рядом. Как пить дать, нервничает…
Снова двигаю коляску и наезжаю нахалу уже на другую ногу… У того выпучиваются глаза: не от боли, нет, от моей преднамеренной жестокости, я полагаю, поскольку он шипит через зубы и мерно цедит:
— Ну ты и урод, пацан!
Я продолжаю улыбаться.
— У вас какие-то проблемы? Могу я чем-то помочь?
— Никаких проблем, — отзывается Эстер, стискивая свои идеальные руки. — Петер уже уходит.
— Договорим после, — снова цедит тот через зубы и размашистым шагом выходит за дверь.
Эстер падает на сиденье, и я чувствую себя рыцарем в сияющих доспехах, прогнавшим злобного дракона… Классное ощущение! Никогда такого не испытывал.
— Кто это был? — любопытствую я, все еще испытывая эйфорию от избытка адреналина в крови.
— Мой бывший, — отвечает Эстер. — Все никак не хочет смириться с новым статусом… — И тут же начинает хихикать над собой: — Как я только могла увлечься таким дуболомом? Сама не понимаю. — И заметив коробку на моих коленях, интересуется: — Это мои бабочки? Как здорово, что я с тобой познакомилась.
Ее слова вызывают новый прилив адреналина в моем организме, и я впервые чувствую… как бабочки порхают прямо в моем животе.
Еще одно новое непередаваемое ощущение…
4 глава
4 глава.
Мы заказываем капучино и сдобные булочки с повидлом — оба улыбаемся, когда сходимся на одинаковом напитке. Не могу не пошутить:
— Родственные души.
И Эстер вторит:
— Такое иногда случается!
С ней так легко и просто, как редко когда бывает с едва знакомым человеком… особенно если ты калека, и все против воли смотрят на тебя с жалостью. В Эстер нет этого абсолютно… Даже когда она замолкает, прихлебывая горячий напиток, а потом нарушает тишину привычным для меня вопросом, я не чувствую в себе раздражения (она спрашивает просто, словно интересуется, давно ли я играю в шахматы):
— Как давно с тобой это случилось? — и кивком головы указывает на мои ноги.
— Пять лет назад.
— Большой срок. Как все произошло? Не говори, если не хочешь.
Я усмехаюсь «да какая уж тут тайна» и выкладываю ей о своем увлечении велотриалом, о том, как боролся с тоской по матери, по-глупому (теперь я это понимаю) рискуя собственной жизнью, как доводил отца до белого каления, разбивая в кровь колени и ломая руки… и как однажды не рассчитал прыжок через забор, зацепился за перекладину и рухнул на асфальт с дикой болью в спине. Тогда я казался себе несокрушимым — подумаешь боль, поболит и пройдет! — не прошло… и через пять лет не прошло. Только теперь болит уже не только спина, но и сердце.
Сам не знаю, что на меня нашло, только слова льются сплошным потоком, словно дамбу прорвало, и я не могу остановиться: выкладываю Эстер все, вплоть до смерти матери и отцовском отчаянии, вплоть до самого сокровенного, о чем не говорил никому и никогда…
— В последнее время стало как-то особенно тяжело, — заключаю я свою речь, и рука Эстер ложится поверх моей сжатой в кулак ладони.
Ее участие, заключенное в этом простом жесте, как бальзам для моей растревоженной воспоминаниями души, и я чувствую тепло там, где обычно царило привычное онемение… В груди. Горло перехватывает… Концентрация кислорода в крови резко падает — я как будто в гипнотическом сне.
— А что говорят врачи? — спрашивает Эстер.
— Советуют уповать на чудо — отзываюсь с горькой усмешкой.
— Но ты не особо им веришь?
— Им или пресловутому чудо? — хмыкаю все в той же тональности. — Чудес не бывает, Эстер.
— А если все-таки бывают? — она глядит мне прямо в глаза и слегка сжимает мою руку. — Если все-таки чудеса случаются? Ты должен верить в это, Алекс… и я буду верить вместе с тобой.
Я не совсем понимаю, что она хочет этим сказать, но в ее устах это звучит как обещание: «ты будешь ходить, потому что я этого хочу!» Или я сам придаю ее словам этот смысл, как знать… Только верить приятно, и я толкую ее слова именно так.
— Когда твой день рождения? — интересуется вдруг Эстер, допивая свой капучино.
Неожиданная смена разговора, но я не могу сдержать улыбки.
— Через месяц. А что?
— Теперь я знаю, что тебе подарить, — загадочным тоном отзывается моя собеседница. Ее рука автоматически убирает волосы за ухо, губы изгибаются в многозначительной улыбке… Думаю, я тоже знаю, что хотел бы получить на свои именины, думается мне в этот момент, — ее, Эстер Райднер, и ничего больше.