— Мне очень жаль, — произносит Шарлотта с сочувствием, и отец присоединяется к сказанному кивком головы.
Мне тоже жаль, и я стискиваю пальцы Эстер в знак молчаливого сопереживания. Она в ответ едва заметно улыбается мне…
После этого наша беседа перетекает в более безопасное русло (возможно, мы немного пристыжены своей черствостью по отношению к Эстер), и ужин продолжается в приятной дружественной атмосфере, которой я искренне рад. Если не больше…
Уже в самом конце вечера, когда Эстер собирается уходить, я замечаю, как они с Шарлоттой уединяются… минуты на три, не больше, и сердце тревожно замирает. О чем они говорят? Шарлотта кивает головой в такт словам собеседницы… а потом широко улыбается. Кидает взгляд в мою сторону…
— Заговорщицы! — комментирует отец, кивком головы указывая на обеих девушек, и я бросаю на него быстрый взгляд: боюсь, увидеть в глазах все то же неприятие происходящего, что и прежде. Но он кажется почти расслабленным… и меня вдруг тоже отпускает. Я и не знал… до этого момента, насколько важно было для меня получить его одобрение…
— Пап, она мне очень нравится, — отзываюсь хоть и не по теме, но о самом важном. — Эстер особенная для меня…
Отец не очень многословен в плане чувств, но, когда он сжимает мое плечо, я воспринимаю это как благословение, и даже хочу обнять в ответ. Только самому мне не дотянуться, а тянуть отца за рукав я не стану…
— Ну все, мне, пожалуй, пора, — произносит Эстер, прерывая свои недолгие переговоры с Шарлоттой. — Ты проводишь меня до машины? — Она прощается с отцом и Шарлоттой, и мы выходим в летние сумерки, пахнущие скошенной на полях травой и наполненные стрекотом невидимых глазу цикад. А потом она спрашивает: — Как думаешь, я справилась?
Скрыть своего удивления мне не удается.
— Что? — недоумевает Эстер. — Думаешь, я бесстрашная от природы? Так вот, это не так.
— Если ты и трусила, то прекрасно сумела это скрыть, — отвечаю не без улыбки. — Из нас двоих самым нервным был именно я… К счастью, тебе удалось всех очаровать, — смотрю прямо в ее темно-карие, почти агатовые глаза, — впрочем в этом я как раз-таки и не сомневался!
— Считаешь, у меня получилось?
— Уверен на все сто.
— Спасибо, Алекс, и прости…
— За что? — удивляюсь я.
Эстер снимает туфли на высоком каблуке, закидывает их в багажник, а потом распахивает заднюю дверцу автомобиля и присаживается на краешек сиденья, так что мы оказываемся вровень друг с другом.
— За то, Алекс, — наконец отвечает она, — что вся твоя жизнь пошла кувырком… из-за меня. За то, что тебе приходится налаживать испортившиеся отношения с родными… опять же из-за меня. Я этого не хотела, честно.
У меня стискивает горло от нежности к ней: боже, она просто идеальная! И так как весь воздух залип где-то между моими легкими и стиснутым нежностью горлом, то я просто целую ее. Со всей сдерживаемой весь вечер страстностью и со всем желанием успокоить эту идеальную во всех отношениях девушку…
— Все это ерунда, — хриплю я между поцелуями, вслушиваясь в громогласный концерт прячущихся в траве цикад. Они как бы озвучивают быстрое биение моего влюбленного сердца…
— Нет, не ерунда, — противоречит мне Эстер, но мы не зацикливаемся на ее словах. Я не зацикливаюсь… А потом она добавляет: — Скоро твой день рождения, Алекс, ты еще помнишь об этом? — и негромко посмеивается.
В этот момент я по-настоящему счастлив, осознаю это всеми фибрами своей души.
— Рядом с тобой, Эстер, мне не нужны никакие подарки ко дню рождения, — отвечаю просто, как чувствую, — ведь свой главный подарок я уже получил, — снова хочу поцеловать ее, но Эстер отстраняется, прикладывая палец к моим губам.
— Не так быстро, герой-любовник, — насмешничает она, — ведь у меня есть что тебе сказать, — и поигрывает бровями, — через тря дня я приду за тобой, — выдерживает многозначительную паузу, — и хочешь ты того или нет, но я вручу тебе свой подарок. Уверена, он тебе понравится! Даже не сомневайся.
— Ты меня заинтриговала, — отзываюсь на ее слова. — Помнится, ты обещала мне крылья… теперь даже не знаю, что и думать.
— Просто думай обо мне, — произносит Эстер, — а я устрою все остальное. — Потом она целует меня и садится за руль автомобиля. — Спокойной ночи, Алекс! Встретимся через три дня.
Я машу рукой, не в силах справиться с широкой улыбкой, превращающей меня в чеширского кота, обкурившегося травкой.
Любовь определенно — дурман, причем самый сильнодействующий из всех! С этими мыслями я и возвращаюсь домой.
Отец с Шарлоттой негромко переговариваются в столовой.