Мы помогли.
— Вот спасибо! Ну а теперь будем знакомиться, — проговорил он, внимательно рассматривая нас голубыми-голубыми глазами, и протянул шершавую ладонь. — Борис Георгиевич Кротов, лесник...
Это был первый человек, которого мы увидели на острове. Невысокого роста, щуплый, с коричневым, обветренным худощавым лицом, он по сравнению с рослой, атлетической фигурой брата выглядел подростком, и если бы не седые кольца волос, выползшие из-под выгоревшей форменной фуражки, да мозолистые, с вздувшимися венами натруженные руки, то ему можно было бы дать не больше семнадцати.
— Ну, как вам здесь живется-можется? Комары еще не заели? — ласково улыбнулся наш новый знакомый. — Давненько я сюда не заезжал... Вот саженцы решил попроведать. Этой весной льдиной тут все деревья перекорежило, одна только вон та ива и осталась, да и она, видать, скоро уж отживет свое. Да... понаделала льдина хлопот: я, почитай, всю весну здесь с посадкой молодняка провозился... Ну а вы чего такие все квелые? Иль приключилось что?
Мы молча подошли к яме, и он увидел рыбу. Лоб его сразу как-то взбугрился морщинами, и он на глазах постарел.
— Надо же, опять икрянка попала... Эх, когда это только все кончится... — тяжело вздохнул лесник. — На прошлой неделе к моему острову такую же прибило, месяцем раньше белужонка закопать пришлось...
— Борис Георгиевич, неужели нет никакого сладу с браконьерами? — спросил Михаил. — Ведь и законы у Нас сейчас строгие, да и рыбнадзор не дремлет. Не пойму, в чем дело?..
— Если бы только одни браконьеры... — задумчиво и тихо произнес Борис Георгиевич. — С ними-то проще, а вот попробуй-ка конструкторов наших урезонить, вот ведь где загвоздка...
— А конструктора-то здесь при чем? — не понял Михаил.
— Как при чем?! — чуть не вскрикнул Борис Георгиевич. — Мало рыбы перетравлено сточными водами, так нет, на их рыбьи головы еще всякие быстроходные посудины попридумывали. Ты придумывать-то придумывай, да и о другом не забывай! Как пронесется эта самая посудина по Волге-матушке, так и жди после нее вот такого тухлого гостинца,— он толкнул в яму начинающую разлагаться икрянку. — Косая рана у нее от чего, думаешь? Нет, не от багра и не от остроги. Винтом ее так полосануло, понятно?! А чего бы тот винт-мясорубку вовнутрь корабля не спрятать? Так нет, наружу выставили. Вот так-то, а ты говоришь, при чем... Я не против новой техники, но ежели доверил народ тебе мозгами ворочать, так ты ворочай, все предусмотри. А то вначале сделают, наломают дров, а потом одни ахи да охи получаются... Много повидал я на своем веку всяких кордебалетов, ко всему попривык, да к одному не могу привыкнуть: как увижу загубленную рыбу или порубанное дерево, так, поверите, ночи не сплю, и сердце щемить начинает...
Быстро пролетела последняя неделя августа, и как-то незаметно подошел тот день, когда нужно было возвращаться домой, в далекий город. Очень не хотелось покидать чудесный, пригретый жарким солнцем остров, но кончился отдых: одним пора было садиться за парты, другим — браться за работу.
Отплывали мы рано утром, когда солнце только что начинало показываться из-за верб соседнего острова. Его первые лучи лизнули макушку ивы и крохотными искорками поползли вниз по влажным от росы темно-зеленым продолговатым листкам. И когда мы, миновав залив, выплывали на протоку, то вся ива словно вспыхнула крохотными бенгальскими огоньками. А наши надутые резиновые лодки, равнодушно покачиваясь на волнах, все дальше и дальше уносили нас от этой позолоченной старушки ивы и гостеприимного острова.
Поселок Сасыколи, 1965
ЗАЯЧЬЕ УБЕЖИЩЕ
КОСОЙ-РЕГУЛИРОВЩИК
Я работал на аэродроме. По долгу службы перед началом полетов мне всегда приходилось осматривать взлетно-посадочную полосу, рулежные дорожки, а если намечались парашютные прыжки, то и все летное поле аэродрома.
Заячьи следы попадались чуть ли не на каждом шагу, но после того как я убедился, что аэродром стал для зайцев убежищем, меня заинтересовало: где они прячутся?
Стоянки самолетов — это места бесконечного движения и шума. О взлетно-посадочной полосе, рулежных дорожках и думать нечего: там взлетают, садятся и рулят самолеты. А по летному полю, сколько я ни ездил на машине, ни разу не поднял ни одного зайца. И не только я, мои коллеги по работе тоже удивлялись: «Все в следах, а не найдешь! И где только сидят?»
И вот, готовясь как-то к ночным полетам, я осматривал взлетно-посадочную полосу. В тот день, помню, у нас, как никогда, до обеда были интенсивные полеты, а после обеда часа три подряд беспрерывно сыпал снег. Но вдруг налетел шквальный ветер, растрепал висевшую над аэродромом тучу, и опять заулыбалось солнце. На полосу выехали снегоочистительные машины, и через некоторое время полоса была очищена.
Пока я ездил по аэродрому, наступили сумерки, и аэродром украсился разноцветными огнями. С обеих сторон полосы ровными цепочками выстроились золотистые посадочные огни, по обочинам рулежных дорожек светло-синие, а у стыков полосы с рулежными дорожками и перемычками горели красные огни светофоров. Эти светофоры мы использовали как сигнализацию. Сядет самолет, пробежит по полосе, и, где загорится зеленый свет вместо красного, летчик без слов понимает, куда ему следует заруливать.
Я уже почти заканчивал осмотр, как вдруг на одном из стыков полосы с рулежной дорожкой увидел снегоочистительную машину.
«Этого еще не хватало! Скоро полеты начнутся, а она у полосы торчит...» — возмутился я и, подъехав к машине, крикнул водителю:
— В чем дело?!
— Да вот не знаю, ехать или нет? — водитель приоткрыл дверцу кабины. — Светофор то зеленым, то красным мигает...
Взглянув на светофор, я решил проверить. Но не успел сделать и пяти шагов в сторону светофора, как из-под него со снежной лепешкой на голове подобно вихрю вымахнул здоровенный русачина и понесся вдоль обочины.
— Тю-тю-улюлю! — заулюлюкал и засвистел ему вдогонку водитель.
— Надо же, под запретный красный свет забрался! Знает, хитрец, где его никто не тронет... — рассказывал он потом вызванному мной электрику.
Пока электрик выяснял и устранял причину неисправности светофора, я ради любопытства опять проехал по полосе и из-под красных огней поднял еще двух зайцев. Но что интересно, на машине я подъезжал к светофорам почти вплотную — зайцы не поднимались, а стоило только оставить машину поодаль и сделать несколько шагов в сторону залегшего зайца, как он моментально вскакивал.
— Что там было? — спросил я у электрика, когда тот закончил работу.
— Ерунда, контакты отошли. А этот косой, видно, на кабеле подводки лежал и дрожал от страха, вот и мигало, — ответил электрик.
Я когда-то я читал у Спангенберга, как на одном маяке, чтобы укрыться от зорких глаз полярной совы, гага устроила гнездо под стволом стреляющей пушки, так, наверное, и зайцам безопаснее было целыми днями слушать рев взлетающих самолетов под красным светом, чем на просторе хотя бы раз услышать звук ружейного выстрела.
ЖИВЫЕ ИГРУШКИ
Шла подготовка к полетам, и каждый занимался своим делом. Летчики и штурманы возились с картами, полетными листами, консультировались у синоптиков о погоде; механики, вооружившись ключами и отвертками, копошились у расчехленных самолетов; радисты проверяли связь.
Я, осмотрев взлетную полосу и рулежные дорожки, поднялся на командный пункт, чтобы подготовить свое рабочее место и произвести необходимые записи в журнале руководителя полетов. Наш командный пункт находился на самом верхнем этаже здания в светлом, остекленном со всех сторон витринными стеклами, восьмигранном помещении. С этой вышки, как мы называли командный пункт, хорошо было видно не только все летное поле аэродрома, но даже близлежащие дачи в редком лесу и деревни на противоположном берегу реки.