После этой статьи мои укоренившиеся мнения о трусости зайцев изменились. Я часто думал о прочитанном, но мне ни разу не приходилось наблюдать картины, о которой писал П. А. Мантейфель.
«Иной проживет век, и если не научится быть внимательным к окружающему миру, то останется всю жизнь слепым», — говорил, бывало, мой отец.
Я никогда не забывал это и, если мне представлялась даже малейшая возможность понаблюдать за живой природой, не упускал ее.
На наш аэродром с окрестных дач и поселков часто наведывались бродячие собаки. Мы, работники стартовой службы, при всяком удобном случае гоняли непрошеных гостей с аэродрома: эти бродяги не только давили зайчат и уничтожали на земле птичьи гнезда, но, перебегая во время полетов полосу, могли в любой момент принести большую неприятность взлетающему или садящемуся самолету.
В тот день на аэродроме должны были состояться парашютные прыжки, и я поехал осмотреть предполагаемые места приземления парашютистов. Когда закончил осмотр и возвращался назад на командный пункт, то между полосой и рулежной дорожкой заметил небольшую коричневую собачонку.
«Неужели и эта плутовка тоже хочет полакомиться зайчатинкой?» — удивился и попросил шофера остановить машину.
Собачонка, не обращая внимания на пискнувший тормозами против нее «газик», продолжала заниматься своим делом. Там, где она пробегала, на седоватой от росы траве оставались темные полосы — наброды. Собачонка, видно, здесь бегала уже давно, так как набродов было много. Уткнув свою остренькую мордочку в густую невысокую траву, она челноком шныряла из стороны в сторону. Аккуратный пушистый хвост ее намок и обвис книзу. Коричневая грудка с белым галстучком посредине тоже была мокрой, и если бы не сухая спина и черные торчащие ушки, она казалась бы только что выкупанной.
Мне, честно говоря, не хотелось прогонять эту собачку с аэродрома, уж очень она казалась миловидной и совершенно не походила на одичавшую бродягу, но... жаль было и беззащитных зайчат, которых она так настойчиво выискивала.
«Нет, ищи себе пропитание в другом месте!» — решил я и зарядил ракетницу, чтоб пугнуть непрошеную гостью. Но в этот момент перед самым собачьим носом выросла серая зайчиха. От неожиданности собака приподняла голову и застыла на месте. Они стояли друг против друга и не двигались, между их носами было не больше метра. Так они простояли около минуты. Потом собака, видно, захотела обнюхать зайчиху и потянулась своим носом к ней, но та резко прыгнула. Собака не ожидала прыжка, испуганно метнулась в другую сторону. И не успела еще как следует прийти в себя, как зайчиха мгновенно развернулась и опять выросла на пути собаки. Наверное, где-то очень близко в траве сидели затаившиеся зайчата, и зайчиха-мать, преграждая к ним собаке дорогу, старалась отогнать врага от этого места.
Меня поразило мужество зайчихи. Ведь даже грозная рысь, поднятая собаками, панически спасается бегством от них, а стронутая из берлоги медведица бросает своих еще совсем слепых медвежат и не пытается защищать их.
Казалось, кому-кому, а зайчихе-то простительно было, если бы она убежала от собаки, но серая русачиха и не думала спасаться бегством. Стоило только собаке двинуться в ту сторону, где спрятались зайчата, как перед ее носом появлялась зайчиха.
Собака, видно, была еще не совсем опытной, молодой, а может быть, впервые повстречалась со взрослым зайцем, не знаю, но вначале все это походило на забавную игру. Непрошеная гостья металась из стороны в сторону, припадала к траве и, прижав свою узкую мордочку к передним лапкам, вскакивала. Зайчихе было не до игры: она защищала жизнь своего потомства. Крупные глаза ее, отражая лучи солнца, словно метали искры, длинные уши шевелились, редкие жесткие усы топорщились, а из-под раздвоенной заячьей губы, будто оскаливаясь, то исчезали, то появлялись острые коричневатые резцы. Она, видно, хотела своим устрашающим видом запугать собаку, но та на это не обращала внимания. Освоившись и осмелев, собака даже сделала несколько шагов в ту сторону, где затаились зайчата. И тут произошло неожиданное. Отпрыгнув от приблизившейся собаки, зайчиха в прыжке задела ее передней лапой по морде. Может быть, собаке больше досталось от острых заячьих когтей, чем от удара, но получилось это у нее здорово. Собачонка даже споткнулась и, взвизгнув обиженным щенком, прочь помчалась от зайчихи.
— Вот так оплеуха! — удивленно проговорил шофер. — Скажи кому, не поверят. — Потом рассмеялся. — Видать, недаром эту породу русаками называют: дерутся, значит, по-русски, дал раз, второго не захочешь...
Собачонка, не останавливаясь, все бежала в сторону свалки, а зайчиха, попрыгав по мокрой траве, исчезла так же неожиданно, как и появилась.
Мы с шофером подождали еще немного, пока непрошеная гостья не убежит с аэродрома, потом, разрядив ракетницу, поехали на командный пункт.
Подмосковье, 1967—1969
СТОРОЖА ЧАПУРЫ
— Обрати взимание во-он на то дерево, — сказал Толик и вытянул руку по направлению сухой ветлы, одиноко торчавшей над камышами. Я посмотрел, куда показал Толик, и ничего особенного не увидел — дерево как дерево, сухое, с обломанной вершиной.
— Нет, ты присмотрись внимательнее, — настаивал Толик.
Щурясь от яркого полуденного солнца, я разглядел меж густых голых сучьев гнездо какой-то птицы.
— Это гнездо чапуры, как называют его местные жители, или белой цапли, чтоб тебе понятнее было. Но не в этом дело. Когда мы подойдем, ты не вздумай приблизиться к самому дереву — беды не оберешься, — строго сказал Толик.
— Это почему же? — удивился я.
— Всему свое время, узнаешь почему, — улыбнулся Толик.
Не доходя метров семидесяти до ветлы, Толик опустил рюкзак на землю:
— Лучшего места не найти, здесь и остановимся!
Быстро размотав удочки и насадив наживку на крючки, мы застыли в ожидании поклевок. Но, видимо, было еще жарко, и сазан не клевал. Толик, правда, поймал несколько красноперок, но это было не то, хотелось изловить сазана. Так в ожидании поклевки настоящей крупной рыбы мы просидели больше трех часов. Если бы был клев, то я бы, наверное, забыл о дереве с гнездом чапуры и предупреждении Толика, но когда поплавки часами не шевелятся — о многом передумаешь за это время.
Толика Николаева я знаю с самого раннего детства. Удивительный это человек — общительный, отзывчивый, веселый. Я не помню такого случая, чтобы у него когда-либо было плохое настроение. Если жарко — он не замечает жары и радуется солнцу, холодно — чистому, здоровому воздуху. Даже тяжелая болезнь, уложившая одно время Толика на целых пять лет на больничную койку, не сломила и ни на йоту не изменила его характер. «Когда я встречаю грязную дорогу, — частенько говорит он, — то больше стараюсь смотреть на голубое небо, и тогда дорога мне кажется не такой уж грязной».
В ту рыбалку я просто изнемог в томительном ожидании поклевки, а ему хоть бы что. Сидит не шелохнется и с улыбкой уговаривает меня, словно маленького:
— Ты не суетись. Рыба суетни не любит. Лучше посмотри, какая дивная погода. Ни облачка, ни тучки. Тишина — душа отдыхает...
В это время из камышей раздалось громкое кошачье мяуканье и урчанье.
— Вот тебе и тишина! Откуда здесь кошки? — удивился я. — За десятки километров ни единого жилья в округе, а в камышах кошки.
— Ошибаешься, — не отрывая глаз от поплавка, ответил Толик. — Неподалеку отсюда есть колхозная бахча, там живет старый казах с семьей. Года три тому назад казах-бабай завез сюда кошку с котятами — мыши его донимали. А котята разбежались по камышам. Одичали. Да такие здоровенные выросли, коту-каракалу под стать. Не знаю, намного ли тому бабаю легче стало от мышей, но птичьим гнездам от кошек достается здорово...