— Занятно. Я же не поздравила тебя с поимкой Зверя, — я разлила чай, но к своему пока не притронулась, разглядывать О'Келли было интереснее.
Когда он говорил о работе или том, что подозревает меня в шпионаже, становился очень серьезным и строгим. Наверняка преступники опасались такого стража. Но, могу поспорить, он не из тех, кто будет вымещать плохое настроение или обиды на неудачи на жене или детях. Интересно, а почему у него никого нет? Гаррет интересный мужчина, пускай не с самым ровным характером, но без червоточин или гнильцы. И внешне он весьма и весьма… Эх, как хорошо, что мама очень далеко и не знает, о чем думает и чем занимается ее дочь.
— Не с чем поздравлять. Без малого два года пытался вычислить его, а в результате вышел через такую цепочку глупостей и бреда, что рассказывал комиссару об этом при закрытых дверях. А еще признался, что это ты подсказала мне про кровь. В конце же просто украл стакан с водой для экспертизы на ДНК. Представляешь? Подсовывал его парню, пока тот не откажется, чтобы втиснуться в «мусорный закон» — все выброшенное считается собственностью города и может быть взято на экспертизу без согласия подозреваемого. Такой вот я гребанный гений сыска. Все знают, что если попадается унылое дельце, ради которого нужно перекопать гору мусора и дерьма, опросить пару сотен человек, искать автомобиль по куску краски, довести кого-нибудь до той точки, когда он признается сам, или любая другая чушь, не завязанная на интеллекте, нужно звать О'Келли.
— Но ты его поймал, — я положила ладонь на руку Гаррета и погладила его большим пальцем. — Не важно как. Поймал и точка. Не думаю, что работа следователя состоит в том, чтобы сидеть в красивом кабинете и расклеивать снимки по белой доске. А если твои методы работают, значит, они имеют право на жизнь. Я бы не смогла расследовать ни одно дело, так что для меня любой полицейский — гений сыска. Не принижай себя.
За окном совсем стемнело, но дождь все не заканчивался. Наверное, я законченная эгоистка, но совсем не хотела отпускать Гаррета. Он словно стал частью этого дома и моей жизни, такой же как довольно сопящий на коврике Байт, как горячий чай, как купленные мной пледы, которые не совсем подходили по цвету к стенам, зато радовали пестротой лоскутов и теплом, которое дарили. Так странно, когда знаешь человека всего ничего, а уже не хочешь отпускать из своей жизни. В конце концов О'Келли взрослый мальчик, когда решит, что ему пора спать — скажет об этом сам. А сейчас, кажется, ему тоже нужно было выговориться, поделиться с кем-то переживаниями прошедших дней.
— Этому вас где-то в шпионских школах учат? — он старался говорить строго и отстраненно, но руку все еще не убрал. — Так действовать на мужчин? Чтобы с одного взгляда лишать разума и воли?
— А ты против? Мне всегда хотелось иметь такого безвольного, симпатичного стража, который отжимается сотню раз и без капризов ест мой борщ.
— И мучается от стояка. Да, Хелен, да, не надо замалчивать очевидное.
Я не выдержала и рассмеялась, как и О'Келли.
— Думаешь, это весело? — развел он руками. — Это страдание, Хелен, почти катастрофа!
— Ты знаешь, где ванная. Могу дать каталог женского белья, это самое эротичное, что есть в этом доме.
— Ведьма, точно ведьма. У меня есть идея получше.
Он все еще улыбался, затем подошел, помог мне встать и повлек за собой. А после погасил в гостиной свет, оставив один желтоватый торшер, без всякого стеснения уселся на диван и развел ноги. Усадил на подушки меня и заставил откинуться так, чтобы почти лечь на него. А после обнял одной рукой за плечи, вторую аккуратно положил на живот.
— Все мои сестрицы, а их, чтобы ты понимала, целых шесть, постоянно пели своим мужьям, что во время беременности остро нуждаются в объятьях, а ребенок — в общении с отцом. Надеюсь, Донован Хэйс не в обиде, что я немного побуду за него.
Пахло от него мятными конфетами, кондиционером для белья и еще немного пивом. Насколько знаю, Гаррет не злоупотреблял спиртным, сложно представить, как можно каждое утро с похмелья бегать по парку. Наверное, написал мне из паба или просто из своей квартиры, где решил расслабиться после тяжелой недели, отсюда и запах. Не стоило его выдергивать, но тогда бы я не смогла так удобно лежать на его груди и слушать, как мерно стучит сердце. И малыш успокоился, больше не пинался, а будто прислушивался к нашему разговору.
— Не знаю, как все сложилось бы без этой истории с наследством. Но в Ирландию я бы точно не полетела, осталась до родов дома.
Байт, обиженный тем, что его люди посмели обниматься, да еще и на его любимом диване, тоже взобрался на подушки, покружился там и лег на ногу О'Келли. Тот беззлобно поворчал на «назойливого Кленси», после обнял меня чуть крепче и зарылся носом в волосы.