Она посмотрела на него и спросила:
— Как мы оформим это соглашение?
— Для вас все кончится сразу же, как только я отпущу вас домой. Когда вас здесь не будет, как я докажу, что вы были здесь? Чего стоит мое слово против вашего? Мы оба понимаем, кому из нас двоих местные законники поверят больше. Но знайте, у меня есть способ, как заставить вас сдержать свое слово.
— Мое слово твердо, мистер Блай.
— Ну, бэби, это разговор в пользу бедных. Мне нужны гарантии понадежней. Дайте-ка ваше украшение, благо оно сейчас на вас.
Ужаснувшись, девушка прикрыла рукой шею.
— Но этот медальон принадлежал моей матери! Знаете… вы лучше возьмите мои часы, — пробормотала она, порываясь расстегнуть золотой браслет.
Он остановил ее.
— Нет. Медальон. После танцев я верну его вам. Надо же мне как-то подстраховаться. — Он придвинулся к ней поближе. — Поднимите свои волосы и позвольте мне его снять, или я стащу с вас нижнее белье.
— Да вы скорее в аду истлеете! Белье ему!..
Резким движением она подняла копну золотистых волос.
Несмотря на свои крупные пальцы, Саймон довольно быстро справился с застежкой, руки, привычные к тонкой работе, хорошо его слушались. Под пальцами он ощутил нежную шелковистость пушка на ее шее. Освободив девушку от украшения, он положил его в карман.
— Ну вот, теперь я спокоен. Сделка представляется мне удачной. Не придется тревожиться, сдержите вы слово или нет. На бал оденьтесь во что-нибудь изысканное. С низким вырезом. Желательно в черное.
Когда он встал и остановился прямо перед ней, ее лицо вспыхнуло. Ярдли низко склонила голову, проклиная себя за этот румянец.
— Да, я понимаю. Что-нибудь подходящее для вечера в аду.
Саймон задумчиво кивнул. Он не сомневался: она способна поверить, будто люди, выросшие в его части города, сущие дьяволы.
— Если вы пытаетесь ударить побольнее и задеть мои чувства, то не старайтесь, у меня хорошая закалка, это не так-то просто сделать.
— В таком случае я и вправду виновата перед вами, мистер Блай. А теперь, может, разрешите мне уйти?
— А вы думали, вам отсюда нипочем уже не выбраться? Но поскольку ваш шофер вряд ли поджидает сейчас в лесу, я сам отвезу вас до дома.
— В этом нет необходимости.
— Не уверен. Мало ли что у вас на уме, я хочу, чтобы вы покинули мои владения с первого раза. С другой стороны, не идти же вам одной ночью.
Ярдли покачала головой.
— Вы сумасшедший.
— Единственный идиотский поступок, который я сегодня совершаю, это то, что я отпускаю вас, — жестко сказал он, указывая ей на дверь.
— Если вам все равно, может, мы выйдем через заднюю дверь?
— Грузовик у парадного входа.
Чего, собственно, опасается юная мисс Киттридж? Впрочем, ее проблемы его не касаются. Еще много лет назад он понял, что беспокоиться о ком-то или о чем-то опасная ошибка, и натренировался с презрением отвергать привязанности. И все же он готов потратить субботний вечер на то, чтобы все в городе подумали, будто Ярдли побывала у него в постели. Ведь втайне он будет знать, что так оно и было. Хоть он и притащил девушку в дом в бессознательном состоянии, но факт ее пребывания в его спальне давал ему возможность насладиться хотя бы правдоподобием.
В просторной кабине грузовика Ярдли не могла бы отсесть от Саймона Блая еще дальше, разве что открыть дверь и выпрыгнуть наружу. Она вжалась в дверцу и молчала, затаившись и потупившись в темном пространстве, а низко надвинутый на лоб козырек бейсбольной шапочки скрывал ее лицо так надежно, что никто не смог бы ее увидеть рядом с ним и узнать. Мысль работала в одном направлении: как и чем она объяснит Мими свое появление без трофея, то есть без формы? И почему она собирается пойти на бал с Саймоном Блаем? Ярдли даже думать не хотелось об ужасной реальности. Ну как она проведет весь субботний вечер с этим холодным негодяем, да еще на глазах у всех? И, кстати, чего ради Саймону вздумалось проводить время в компании с женщиной, которая его презирает?
Он ехал, не превышая скорости, осторожно, но с весьма самодовольным видом. Стекло с его стороны было опущено, и одна рука опиралась на дверцу. Глаза устремлены вперед, на дорогу.
Не опасаясь, что он это заметит, она позволила себе хорошенько его рассмотреть. Его чеканный профиль был потрясающе красив, гораздо красивее, чем она представляла по детским воспоминаниям. Некоторая небрежность внешнего вида, что так интриговала ее несколько лет назад — линялые джинсы, поношенная футболка, пышная, если не сказать лохматая, шевелюра, — все это теперь было сглажено и будто слегка отполировано. По ее подсчетам, ему сейчас было лет тридцать с небольшим. Ветер, врываясь в открытое окно, эффектно шевелил его темные волосы, и вообще, он вполне мог позировать для рекламного щита.