— Даже если это действительно ваша прабабка, мой прадед мог видеть ее и, потрясенный ее красотой и трогательностью, вылепил.
— Вы, Киттриджи, ничуть не изменились. — Саймон покачал головой.
— Могу допустить, — сказала Ярдли, — что вы искренне верите, будто статуэтка по праву принадлежит вам. Если она была взята у вашей семьи без выплаты компенсации, готова признать свою вину. Но я никак не могу согласиться с тем, что у вас есть право подрывать репутацию моей компании. Чего, если не ошибаюсь, вы и добиваетесь. Уж лучше пошлите к черту эту свою уверенность в собственной правоте, потому что если вы и дальше будете пытаться исполнить свои планы, то допустите роковую ошибку. И она дорого вам обойдется, так и знайте.
Он смотрел на нее довольно холодно.
— Это дело касается меня и вашего деда. Вас лично оно затрагивать не может.
— Мой дед мертв. Разве нельзя наконец оставить его в покое? Какие бы ни водились за ним грехи, он сполна расплатился, познав, прежде чем умереть, ад на земле. Разве этого не достаточно? В конце концов, он не вынашивал планов погубить ваше семейство.
— Да он никогда и не задумывался, кто или что может быть им погублено, когда речь шла о том, чего ему хочется. Он просто брал и присваивал это себе, мало думая о бедах, которые обрушатся на головы других. Мы просто попались на его пути, как многая другая мелюзга, которая выползала на его дорогу и которую он переезжал, не глядя.
Дрожащей рукой она ткнула Саймона в челюсть. И хотя это был совсем незначительной силы удар, он потряс его до глубины души, а она, несмотря на краткость соприкосновения, почувствовала, как ее пронизала сила его напряженной энергии — будто током ударило.
— Я смотрю на вас, Саймон, и вижу человека, который внешне прекрасен и душевно благороден, но, увы, слишком подвержен своим неизжитым комплексам, так что они руководят им, а вовсе не добрые намерения. Я ошибаюсь? Или вы скажете, что я вижу только то, что хочу видеть?
Тень пробежала по его лицу.
— По временам я перестаю что-либо понимать…
— Вы намекнули мне, чтобы я не лезла в дела своего деда. Не можете ли вы поступить так же и жить своей настоящей жизнью, а не прошлым своей семьи?
— Половина моей семьи исчезла. Так могу ли я взять и вычеркнуть это из памяти?
Ярдли склонила голову.
— Такое случается и в богатых семьях. Ваша мать, выходя замуж за вашего батюшку, принесла кое-какие обеты. Его невезение не освободило ее от их выполнения. Разве можете вы с полной уверенностью сказать, что она покинула его из-за того, что мой дед разорил, как вы утверждаете, вашего отца? У нее ведь могли быть и другие причины.
Глаза его загорелись гневом.
— Да, вещаете вы не хуже той ярмарочной гадалки.
— Ничто не бывает только черным или только белым. Многие семейные ситуации возникают по причинам, которых никто, кроме супругов, знать не может. Это их тайна. Мне кажется, я догадываюсь, что увидела эта гадалка и что подействовало на нее так угнетающе. Она увидела, что вы мертвой хваткой вцепитесь в свой план и тем уничтожите возможность какого бы то ни было взаимного доверия между нами.
— Мы рождены быть врагами, Ярдли. Но не обязаны оставаться ими всю жизнь.
— А разве мы можем что-нибудь изменить? Неужели вы, несмотря ни на что, стараетесь преодолеть это?
— Мы ведь уже знаем, что семейные распри не помешали нам быть в какой-то момент счастливыми.
— Буду надеяться, что вы признаете необходимостью быть со мной правдивым. Или вы действительно полагаете, что в ту воскресную ночь я не пошла к вам домой, потому что не хотела вновь сотворить с вами любовь? Решили, что я разыгрываю роль маленькой скромницы? Да я просто не могу позволить себе сблизиться с человеком, которого страшусь впустить в свое сердце. Вы что, не понимаете, что я не хочу рисковать, полностью доверившись человеку, который отметает все чувства, и только потому отметает их, что они заставляют его испытать собственную уязвимость?
— Если кто-то обидел вас, это еще не значит, что вашего обидчика и меня отштамповали в одной форме.
— Возможно, я просто дура. Вы не представляете, как мне хотелось бы вам верить.
— Да послушайте, Ярдли, ведь никто из нас двоих не может отрицать, что нам хорошо вместе. Прекратите подвергать все анализу и научитесь брать от жизни предлагаемые ею радости.