И все же впервые за долгое время, насколько он мог вспомнить, он испытывал дикое раздражение, даже гнев, причем гнев этот не был направлен на кого-то конкретного… Впрочем, не на себя ли?.. Всю неделю он не переставал думать о Ярдли и тосковал о ней просто люто. Она так глубоко проникла в его сознание, так сильно затронула его чувства, что это заставляло его страдать. Признание в любви было как удаление застарелой занозы. Только после болезненной процедуры можно надеяться, что последует выздоровление.
Не признайся она первой, он никогда не нашел бы в себе храбрости сказать ей о своей любви. Возможно, и себе не смог бы признаться в этом. Но она осмелилась любить его, хотя здравый смысл должен был подсказать ей бежать от него как можно дальше. Ярдли оказалась человеком, способным, рискуя потерять многое, совершить поступок.
Она дала Саймону больше, чем он мог надеяться. И он хотел дать ей все, чего она пожелает. Дом, детей, пусть даже участвует, если уж ей так хочется, в идиотских заседаниях Учительско-родительской ассоциации. В перчаточном отделении машины у него лежало сейчас кольцо с аметистом и бриллиантом, которое он разыскал в Лос-Анджелесе. У него ведь не было фамильных драгоценностей, переходящих от поколения к поколению, чтобы подарить нареченной. В бедных семьях не всегда есть возможность купить даже сносное обручальное кольцо, и ничего, конечно, не сохранилось из того, что символизировало бы распавшийся брак его родителей.
Кольцо было современной выделки, потому что почти все, чем владел Саймон, он вкладывал в дело. Однако кольцо было сделано под старину и исполнено в классическом стиле, ибо Саймон знал, что Ярдли чтит традиции.
В дороге он все пытался найти подходящие слова, чтобы сделать ей предложение. Ничто, казалось бы, в их отношениях не предвещало такого оборота событий. Разве он думал об этом, когда схватил ее при попытке незаконно проникнуть в его дом, вынудил пойти с ним на бал, и даже потом, когда они сотворили любовь в песчаной ловушке поля для гольфа?
Теперь он будет говорить с ней так, как она того заслуживает, он заверит ее, что всю свою жизнь положит на то, чтобы она была счастлива. Ох, если бы они могли уехать из Киттриджа хотя бы на несколько часов!
Повернув к особняку, Саймон удивился, увидев ярко освещенные окна дома и стаю машин в саду. Кто-то, видно, затеял прием. Мими, конечно. Он остановился и выключил мотор. То, что его не приглашали на этот прием, его не остановило, он обязательно должен сегодня увидеть Ярдли.
Поднявшись по лестнице, Саймон позвонил. Дверь вскоре открылась, и он с разочарованием увидел перед собой Селину. А он так надеялся вытащить свою возлюбленную из этого дома и прямо здесь, на балюстраде, сделать ей предложение. Но нет, перед ним стоит Селина, причем она весьма отличается от той простушки, что он видел прежде, и одежда ее, и прическа, все говорило за то, что эта женщина, если понадобится, способна явиться и в высшем обществе.
— Саймон? Вам, я вижу, не по себе? — холодно спросила она. — Проходите. Вы успели как раз к десерту. Снимайте плащ и вешайте сюда.
Пока он перед зеркалом приводил в порядок свои волосы, она приблизилась к нему и шепнула чуть не в самое ухо.
— Мими хлебнула глоток-другой вина, так что от нее можно ждать чего угодно. Поостерегитесь.
И вот, изобразив на лице любезную улыбку, Селина взяла его под руку и ввела в гостиную, где представила всем, сидящим за столом. Саймон проходил процедуру вежливых рукопожатий, доброжелательных кивков и благопристойных приветствий, но все его внимание было устремлено на Ярдли, сидевшую в дальнем конце длинного стола. Волосы ее были подобраны вверх, локоны хитроумно закреплял на затылке золотой шнурок, концы которого эффектно сплетались с несколькими, как бы случайно выбившимися, прядями. Ее головка, убранная таким образом, выглядела невероятно изящно, продуманная небрежность придавала очертаниям лица невыразимое очарование. Платье, крепящееся на тонких блестящих бретельках, оставляло открытыми плечи, спадая вниз мелкими складками, которые прекрасно очерчивали всю ее фигурку, но не настолько очевидно, чтобы не таить под собой некой загадочности. А цвет ткани высветлял ее глаза, делая взгляд каким-то невероятно таинственным.