— Я с изменниками не разговариваю! — презрительно выдавил из себя капитан.
Виктор смерил пленного внимательным взглядом.
— А я не собираюсь разговаривать с убийцей, — произнес Виктор, но, опомнившись, продолжал: — Вы наверняка должны знать семьдесят вторую пехотную дивизию, на участке которой на днях случилось следующее: группа солдат–эсэсовцев танковой дивизии «Викинг» зверски расстреляла сорок одного русского пленного из ста тридцати человек. И только решительное вмешательство в эту расправу командира дивизии полковника Хоона помешало эсэсовцам расправиться с остальными. Как вы, господин капитан, назовете этих людей?
Пленный отвернулся к окну, а Виктор продолжал, но уже совершенно спокойно:
— А как вы назовете военное руководство, которое, не владея стратегическим искусством и не имея должного военного опыта, с помощью фальшивых обещаний толкает целую армию на верную смерть, хотя заранее знает, что никакого успеха оно иметь не будет?.. Это измена, господин капитан, не так ли? — Не отрывая взгляда от пленного, Виктор продолжал: — А ваше командование, господин капитан, уготовило этой армии, попавшей в окружение, не что иное, как участь шестой армии, разгромленной под Сталинградом. Разве это не измена? Я думаю, что это самое настоящее предательство…
Офицер задрал вверх подбородок, словно ему вдруг стал тесен воротник френча, и посмотрел на Виктора, который был одет в советскую форму, мрачным взглядом.
— Германия… Что вам за дело до Германии, к которой вы повернулись спиной? Разве я не прав?
— Нет, конечно. Я ушел из рядов вермахта, но не покинул своей родины! Напротив! Если бы судьба моих товарищей была безразлична мне, то я дожидался бы конца войны в каком–нибудь лагере для военнопленных, а не был бы здесь…
Тщетно пытался Виктор убедить капитана в том, что немецкие солдаты, взятые в плен войсками Советской Армии, не будут расстреляны, что обращаться с ними будут согласно Женевской конвенции о военнопленных. Капитан, казалось, не слушал Шенка, продолжал упрямо молчать. И только тогда, когда Виктор упомянул о приезде генерала Зейдлица, который в настоящее время беседует с немецкими военнопленными, капитан Шредер заинтересовался и спросил:
— Значит, это правда, что о нем говорили? Генерал фон Зейдлиц… — И капитан замолчал.
— В Национальный комитет входит не один он, там очень много офицеров. Возможно, что вы знаете кого–нибудь из них… — Виктор назвал несколько фамилий.
— Прекратите! — перебил его пленный. — Неужели вы думаете, что я этому поверю?
— Тогда поговорите сами с генералом Зейдлицем, если разрешит майор. Генерал расскажет вам, что в Национальный комитет вошли евангелические и католические священники, писатели, люди самых различных профессий. Генерал лучше, чем кто–либо другой, знает людей, которые, можно сказать, вдохнули жизнь в это движение, ну, например, бывшие депутаты рейхстага от Коммунистической партии Вильгельм Флорин, Эдвин Хернге, Вильгельм Пик, Вальтер Ульбрихт, руководитель профсоюзов Антон Аккерман.
— Нет, я решительно не могу этому поверить, — произнес капитан, тряся головой.
В этот момент майор Кипиани встал с сундука и сказал:
— У меня такое предложение, господин капитан. Я разрешу доставить вас в резиденцию делегации Национального комитета, где вы получите возможность лично поговорить с генералом Зейдлицем. Согласны?
Капитан растерянно посмотрел на майора Кипиани и проговорил:
— Да.
— Развяжите ему руки, — приказал майор одному из солдат, — и проводите в расположение немецкой делегации.
Как только пленного увели, майор подозвал Виктора к окошку и, сунув ему в руку несколько листков бумаги, сказал:
— Прочти, да побыстрее! Нам уже пора ехать!
Виктор пробежал глазами первые строчки. Документ был написан по–немецки:
«Всему офицерскому составу немецких войск, окруженных в районе Корсунь–Шевченковский.
42–й и 11–й армейские корпуса находятся в полном окружении. Войска Красной Армии железным кольцом окружили эту группировку. Кольцо окружения все больше сжимается. Все ваши надежды на спасение напрасны…»{1}
— Завтра утром подполковник Горбунов и я должны доставить этот документ в штаб генерала Штеммермана, — объяснил Кипиани.
— Выходит, это предложение об ультиматуме?
— Это сам ультиматум, — твердо ответил майор. — Последний шанс для Штеммермана и его восьмидесяти тысяч солдат и офицеров.
Виктор понимающе кивнул и, нахмурив брови, углубился в чтение документа.
В нем перечислялись все части, попавшие в котел окружения, затем убедительно излагались доводы в пользу капитуляции: безнадежность общего положения и невозможность оказания помощи окруженным извне. Подчеркивалось, что все попытки по деблокированию провалились.