-- Что-то нет его, охламона этого. Агафья! – резко закричал Макаров. Из неприметной дверцы в углу комнаты выглянула растрепанная женщина. Ее руки, часть лица и фартук белели от муки.
-- Чего тебе, Ирод! Заявился почти ночью, и ну орать! – запальчиво начала она, уперев руки в боки и оставляя на юбке белые пятна. – Ты бы еще ночевать со своими сапогами остался! У людей праздник, а я тут одна, дети болеют… -- женщина некрасиво всхлипнула, утирая перекосившееся вдруг лицо дрожащей рукой. Как в подтверждение ее слов на кроватях закашляли.
-- Ох, горемычная, не видишь, барин тут? – сердито зашептал Макаров. – Фома где?
-- А я почем знаю, -- смутилась женщина. Она смотрела на Колю с таким страхом, что мальчику стало неудобно.
-- Простите, я, верно, не вовремя, я… -- залепетал он, отступая к двери.
-- А может он на Посадскую пошел? – догадался вдруг сапожник. – А ведь точно! Собирался вчерась! У гимназии, говорит, тошно, барчуки проклятые орут… кхе-кхе, -- закашлялся Макаров, сконфуженно отводя глаза.
-- На Посадскую? Где это? – оживился Коля, пропустив мимо ушей ремарку об орущих барчуках.
-- Рядом с церковью, направо и во дворы, -- косясь на мужа сказала женщина.
-- Благодарствую! Простите за беспокойство! С праздничком! – заторопился Коля. В два счета он вылетел из подвала и бегом направился назад, к храму. Нужно торопиться, скоро окончится всенощная, и его хватятся.
4.
Праздничное богослужение подходило к концу. Никита Карлович, то и дело смахивая набегавшую слезу умиления, горячо молился. Отец его, немец и лютеранин, никогда не противился тому, что Никита, по настоянию матери крещенный в Православии, посещал церковь. Мальчиком он любил Рождество больше Пасхи. Вид некогда дикого лесного дерева, которое как по волшебству становилось убранным и домашним, внушал Карловичу некий трепет. А уж когда ель зажигали, а потом с песнями водили вокруг нее хороводы, присматривая самое вкусное из украшений на зеленых ветках, маленький Никита и вовсе млел от восторга. С раннего детства его приглашали на елку к господам, в большую залу. Одаривали на праздник так, что он не мог сам унести все эти пряники, игрушки и конфеты. Придя домой, они с маменькой еще долго рассматривали подарки, призывая милость Божию на щедрых господ.
Вдруг беспокойная мысль, словно колючий еж шевельнулась в сердце. Где же барин? Недавно стоял рядом, потом, кажется, присел на стул… Карлович заозирался по сторонам. Ругая себя последними словами, дядька начал пробираться к выходу из храма. «А вдруг барчуку сделалось дурно? Вдруг он вышел на улицу и оскользнулся на лестнице? А если его нищие обобрали? Вон, какая рожа была, у того, что первым сидел. Господи, помилуй! Как есть каторжник!» -- мысленно причитал дядька вновь и вновь оглядывая храм. Наконец, Карлович понял, что искать нужно на улице. Но Соборная уже опустела, даже нищие, стоявшие в начале службы на паперти, разошлись греться. И вдруг среди этого безлюдья Никита Карлович заметил бородатого дворника.
Проскочив мимо церкви за минуту до появления на ее ступенях взволнованного Карловича, Коля, как и говорила мать Фомы, свернул направо и углубился во дворы. Он старался идти побыстрее, почти скользя по дворовым закоулкам. Выкарабкавшись из цепких объятий темных дворов, Николай ступил на Посадскую. Более нарядная, чем Ильинская, или та же Слободка, улица показалась мальчику широкой ледяной рекой. Коля огляделся. Куда же идти? Где можно поудобнее присесть, чтобы чистить обувь? В конце улицы виднелись витрины нескольких лавок. Конечно, теперь они уже закрыты, но скоро люди пойдут со службы, а здесь светлее, чем не идеальное место? Потирая замерзшие руки, Коля решительно двинулся в сторону лавок. Но там Фомушки не оказалось. Смятение почти овладело гимназистом. Вдруг он расслышал визгливую ругань и крики. Не понимая, зачем, Коля пошел на звук во дворы.
-- Вот те фунт, -- картина, которая представилась его взору, заставила мальчика пожалеть, что он не взял верного Карловича с собой.
5.
Сначала Коля не вполне понял, что происходит. У забора одного из домов он заметил возню, потом оттуда послышался уже знакомый визгливый крик. В ушах застучало. Не помня себя, гимназист направился к забору. Робкий свет луны, окутанной до этого облаками, упал на развернувшуюся здесь баталию. Коля увидел четверых ребят, одетых не по росту. У самого невысокого из них верхней одеждой служил чей-то пиджак, полы которого висели почти до земли и были по-хозяйски перехвачены на поясе бечёвкой. Пятый паренек сидел у забора на корточках, держась за нос и тоненько подвывал. С носа на снег капала кровь, будто бы черная в бледном свете луны. Тут же валялись щетки для чистки обуви и банки ваксы.