Сашка вернулся часов в десять вечера, от него ощутимо пахло вином, но пьяным назвать было нельзя - так, слегка выпившим. Под глазами залегли тени, но в остальном муж выглядел таким же, как всегда, разве что был чуть более молчаливым. От ужина он отказался, разделся и сразу лег... но когда я, уже к полуночи, вырубилась, Сашка так и остался лежать с открытыми глазами. Спал ли он в эту ночь, не знаю... я как в темный омут провалилась, ничего не помню.
Сейчас пять утра. Только-только рассвело, балконная дверь открыта, из нее сочится холодок, и пахнет свежестью. Еще очень тихо, не слышно ни шагов соседа сверху, ни музыки соседки сбоку... а на улице поют, радостно орут птицы. Июнь.
- Разбудил? - виновато, сквозь бутерброд спрашивает Сашка. - Прости.
- Ты куда?!
- Я... не знаю. На трассу. В лес. Куда-нибудь.
- Зачем?
- Не знаю. Голову проветрить хочется.
- Я с тобой, - подрываюсь я и выпрыгиваю из-под одеяла.
В будний день, пусть даже этот день - июньский, мало желающих уехать в лес; работающие рвутся прочь на природу в пятницу после обеда, дачники уже давно разъехались. Мы с Сашкой в лесу, в двух часах езды от города. Есть у нас свое заветное место, недалеко от трассы, но в стороне от проторенного туристского маршрута. Чтобы добраться до нашей поляны, надо перевалить через невысокую, но все-таки гору, вернее, скальную гряду, идущую параллельно автостраде. Эту стоянку, видимо, до нас никто не обживал, и уже несколько лет мы, если задаемся целью поехать в лес просто так, на день-два, выбираемся только сюда. Собственно, пригодных для туристов мест в наших краях вообще не так уж много.
Сосны, сосны, огромные, высокие и прямые, как корабельные мачты, ковер сухих иголок под ногами, запах хвои. Сколько раз, устав или измотавшись, отчаявшись или потеряв дорогу, уезжала, убегала я сюда - и всегда лес помогал прийти в себя, возвращал отнятую было надежду или давал ответы на вопросы. Это наше место. Возле этой речушки мы с Сашкой бродили перед свадьбой. Сюда он уезжал, когда случался «затык» в работе, переставали слушаться руки или отказывал Дар. Здесь я ревела, когда мы с ним - второй раз в жизни - ругались... а он, как выяснилось, приехал тогда сюда же, и мы столкнулись нос к носу на стоянке - и расхохотались, поняв, что нужно нам в жизни по большому счету одно и то же.
Одно только «но» стояло между нами. Сашка очень хотел ребенка, я считала, что еще рано, что нужно сначала встать на ноги. Господи... какой же дурой я была всю жизнь!
Мы бродим по лесу уже несколько часов. Сашка неутомимо рвется вперед - словно догнать кого-то хочет... или убежать. Молча, не спрашивая ни о чем и ничего не говоря, отмахивает длинными ногами шаг за шагом, и, если не приглядываться, не понять, как тяжело даются ему теперь эти шаги. Но он молчит и убегает, убегает, убегает... Правда, отдыхает через каждые полсотни метров, дышит тяжело и прерывисто, ногти на руках уже синеют, и по уму давно был пора остановиться, но... я не останавливаю его. Какая разница, напомню я ему про сердце и осторожность лишний раз или нет? Все ведь уже сказано.
Но все-таки видно, как сильно он сдал за полгода. Прежде мы могли бродить вот так, без отдыха, до вечера. Сейчас... сейчас только полдень, а мы уже сидим на берегу маленькой речки, имя которой так и не удосужились узнать, и едим привезенные с собой бутерброды с колбасой, запиваем их чаем из термоса. Спички, топор, котелок в этот раз с собой не взяли, сорвались наскоро и налегке.
Мы сидим, смотрим на бегущую воду, и мне даже не хочется плакать. Речка течет лениво, ей тоже жарко, она устала и хочет пить - но вот старается же, работает, нас с Сашкой поит, рыб всяких, цветы. Тихо, как тихо...
- Нужно раздать долги, - внезапно говорит муж, и я понимаю, что это не мне - своим мыслям, которые не отпускают его весь этот невыносимо долгий, еще вчерашний, день, - я Воронцовым три тысячи должен. И книжку Дьякова доделать, я же ее почти закончил, там на неделю работы осталось... ерунда. И, слушай, ремонт бы осенью сделать в кухне, а то будешь потом одна плюхаться...