...Мы лежим в траве, на Сашкиной расстеленной куртке, и смотрим вверх, на верхушки сосен, на плывущие облака. Пальцы мои накрепко переплетены с Сашкиными, его свободная рука ласково гладит мое лицо, шею, плечи, грудь, едва прикрытую наброшенной сверху футболкой. Футболка пахнет Сашкой. Мне ужасно хорошо и хочется плакать от того, как мне хорошо... и как мало осталось нам этого хорошо, и почему у нас только год, ведь могла бы быть - жизнь, и сколько времени даром, так бездарно даром, мы уже потеряли.
Но слов, чтобы сказать это все, у меня нет, и я говорю только:
- Я люблю тебя.
Он улыбается, легонько смахивает с моего плеча муравья.
- Варька моя, Варька... прижать бы тебя к себе и не отпускать никогда!
- Сашка... Сашка, почему все так неправильно, а? Ну почему?!
- Полно тебе, - отзывается муж легко. - Мы ведь еще есть. И будем.
- Но ведь могли бы быть - больше. Дольше. Длиннее. Почему так, а?
- Варь... все в жизни когда-то кончается. Зато мы есть. Сегодня. Сейчас. Почему мы должны плакать о том, что только _будет_, но чего еще нет? Забей. Может, через полгода нам всем кирпич на голову рухнет? Может, изобретут новое лекарство, и мне не надо будет умирать? Зачем ты думаешь об этом сейчас?
- А о чем, о чем я должна думать?
Он смеется:
- О том, что я люблю тебя.
Поднимается ветер, мотает деревья, сверху сыплются на нас хвоинки. Жара понемногу спадает - вечер.
Я обнимаю Сашку крепко-крепко, оплетаю ногами, руками. Шепчу:
- Никому тебя не отдам!
- Не отдавай, - соглашается муж. - Я не против.
По голосу слышу - улыбается.
- Давай, так будет всегда? Давай жить так, как хотим?
- Согласен. И смерть этому совсем не мешает, Варь, честное слово. Мы будем жить - ты и я. И он, - он кладет руку мне на живот, - или она. Будем считать, что я просто уехал. В командировку. На Гоа. Надолго, на всю жизнь, ладно? Мы попрощаемся с тобой сегодня, а потом просто будем жить так, как будто скоро мне нужно уехать.
- Сашка...
- Я буду присылать вам с мелким оттуда письма и рисунки. На березовых, к примеру, листьях - подойдет?
- На Гоа нет берез...
- Ну, на пальмовых, какая разница. А мелкий будет тебе их читать, потому что ты не сможешь их перевести, ты же языка не знаешь...
- А он знает?
- Конечно. Ведь это я буду он.
- Или она...
- Или она. Она будет тебе читать эти письма, писать мне ответные... а потом, когда вырастет и перестанет понимать этот язык, я еще что-нибудь придумаю. Главное - мы же никогда не расстанемся.
Он поворачивается на спину, гладит мои волосы и смеется - так легко и весело, словно у нас и вправду впереди еще длинная, целая - жизнь.
- А пока... а пока у меня есть целый год. Целый год - и я проживу его, как хочу... так, как мне на самом деле нужно.
Я приподнимаюсь на локте и вглядываюсь в его лицо. Оно совсем спокойно, спокойно и счастливо, и я вдруг понимаю, что завидую ему - у него впереди год, целый год жизни, настоящей, такой, какой она должна быть, чей-то невиданный царский подарок, чья-то милость, дарованная не всем - только тем, кто это и вправду сможет понять. Важно лишь то, чего ты по-настоящему хочешь.
- А можно, и я с тобой? - спрашиваю я. - Я тоже хочу жить так, как хочу.
- А ты сможешь?
- Не знаю. Но я постараюсь. Я не безнадежна. Я научусь.
Где-то высоко-высоко, в невозможной синеве, улыбается солнце, пролетает в небе тень - птичья стая, слышен протяжный, далекий крик. Мы смотрим на птиц, на облака, держимся за руки - и смеемся.
1-2 мая 2017