— Учусь. В Оранжерее. Два года ещё тянуть.
Что-то мне эта интонация напомнила, я уточнил, в какой именно Оранжерее? Оказалось, в Париже, при Тюильри`.
— Как тебя туда занесло? — спрашиваю. — Она ведь для богатых, самая престижная.
Пожал плечами:
— Так… По знакомству…
Я-то знаю, как через знакомых туда сестру устраивал и не выпытывал подробности. Спросил, конечно, знает ли он мою Амариллис? Он так обрадовался, оказалось, они одноклассники и друзья. До меня дошло, что он тот самый Гиацинт Гасконец, от которого пол-Оранжереи давно сходит с ума во главе с моей милой сестричкой. Так и закрутилось.
— А потом вы встретились в Париже, да?
— Не сразу, уже осенью. И расстались не сразу. В нашей "Оливе" была пробоина в борту (во время абордажа на корвете случайно выстрелило пару пушек, в упор по нам). Все перешли на "Марсельезу", и она отбуксировала "Оливу" и захваченный пиратский корвет в Марсель.
Мы с Гиацинтом жили в одной каюте, то есть, он-то жил в кубрике, но когда мне дали каюту (очень приличную, кстати), перебрался ко мне. Я был только рад. Мы могли болтать сутками напролет. Обо всём. Не надоедало. У него-то работа, но в ночную вахту я иногда присоединялся. Спать не хотелось. Вот, как сейчас…
— А он служил на "Марсельезе" юнгой? — Виола, затаив дыхание, слушала рассказ о "Жизни и необыкновенных каникулах Натала Кливи`".
Натал качнул головой:
— Нет. Он был тогда законно — младшим матросом, а по сути — вторым помощником капитана. И Баобаба я тогда на судне не видел, был другой боцман. Зверь.
Я так, глядя на Гиацинта, заметил, что парень с образованием, мог и не ходить матросом, если нужны деньги. Тут явно другой интерес. Я спросил, зачем ему эта работа? Ведь неспокойная, постоянный риск попасть в переделку, какая досталась "Оливе", а то и в рабство продадут, если попадёшься пиратам из Алжира. И вообще…
Капитан ихний — Томат Солан, шутить не любил. А любил выпить. Держал экипаж в повиновении при помощи очень длинных басксих ругательств и не менее длинного хлыста. Гиацинта ещё попробуй, достань, если он в секунду будет на грот-мачте, а другим прилетало. Так, если попадутся под горячую руку, но всё-таки. Я тогда и спросил, зачем ему всё это?
И ответ я хорошо запомнил. Он сказал:
— Старик, каждый может проводить свои каникулы, как ему хочется.
Виола улыбнулась:
— Знакомая позиция. Он всегда так поступает. Натал, скажи, а тебя не удивило, что сын знатных родителей…
Натал рассмеялся, сверкнув зубами:
— Извини, перебью. Ничего меня не удивило! Ты ведь знаешь, как он свой титул "обожает". Я долго не знал, что он благородный дворянин, сын герцога… Только в театре у Амариллис, обратил внимание: они ж его в основном "граф" называют. Что, думаю, за прозвище дурацкое? Как у брачного афериста или шулера. Но ему подходит, я и не спрашивал.
Он сутками пропадал в театре, помогал с реквизитом, писал пьесы, играл, выручал деньгами… Он крутился больше меня. Я, то грузчиком, то приказчиком, то сторожем, но в одном магазине, на той же работе, а граф мотался по всему городу за "подножным кормом", как все нищие студенты. В теплые выходные ранним утром мы брали напрокат шарманку или гитару с бубном и тащились пешком в дальние пригороды, на мельницы, играть уличные представления. Туда все горожане съезжались на пикники.
— И тебя дразнили шарманщиком с двумя обезьянками? — не удержалась Виола.
— Сестрица настучала? — улыбнулся Натал. — Видишь, ты всё знаешь…
— Нет!! Рассказывай дальше, пожалуйста! Почему Гиацинт не мог попросить денег из дома, если вам не хватало на жизнь?
— Осенью он со скандалом вытащил у отца всё содержание за школьный год и сразу грохнул в театр, ради "Мелодии Парижа". Я точно знаю, из дома он ничего не получал. Даже не из благородного упрямства (поклялся, ведь, не просить "добавки"), просто не прислали бы. Там же не знали, что наследник может загнуться с голоду. Он жил в городе, с нами. Вернее, сначала у друзей-художников. На уроках почти не появлялся, ведь бесплатного обеда и комнаты там больше не было.
Когда нам отказали в квартире (Амариллис слишком резко поговорила с домохозяином), а найти приличное жилье в Париже с нашим тогдашним доходом, особенно под зиму, не так уж просто… граф сделал "рокировку" с приятелями и отвоевал нам жутко холодную студию в мансарде "для бедных художников". А сам ушел бы на улицу… Амариллис вовремя просекла и подняла крик. Его убедила только цена. Квартал слишком престижный, мы и втроем-то эту мансарду еле тянули. Собирали сантим к сантиму, чтобы перезимовать.
Графа спасала ловкость рук в игре. Думаешь, "Лис Нуар" на пустом месте?..
Всё было. Не так буквально, но близко. Только намного опаснее…
Один бы он не бедствовал. Но так жила вся труппа. Кому повезло, угощает всех. Если хватает только себе, с самым голодным всё равно делишься… На Рождество мать всё-таки прислала ему десять золотых, "на подарки". Боже, как мы гуляли!..
Он закрыл глаза и глотнул, с трудом перелистывая страницу прошлого.
— Тебе трудно понять. Прости, ласточка, это нервы. Пусть уж лучше он сам, когда-нибудь…
— Нат, я тебя умоляю! — Виола вцепилась в друга мертвой хваткой, боясь, что кредит доверия и дверь в прошлое закроется для нее. — Если хочешь, я потом не признаюсь, что я знаю! Но я должна знать!!
Натал погладил пальцы графини на своем предплечье, смеясь над ее горячностью. Если б он не хотел вспоминать, разве силой его заставишь?
Виола смущенно разжала руку. Он подбросил ещё веток в огонь.
— Сходу всё не расскажешь… Чтобы он исчезал, и я не знал, жив ли он (и сестра тоже), много раз было. Но не так, как сейчас…
— Хуже бывало? — шепотом просила Виола.
— Да. — Нат даже не задумался. Вероятно, до их разговора тоже прокручивал в уме прошлое. — Я сейчас этого не чувствую, но точно знаю, когда ничего сделать не можешь, остаётся только волноваться, — в сто раз хуже. А сейчас мы же всё-таки… Почему только к этому не привыкнешь, и каждый раз снова — страшнее, чем всё, что уже прошло?..
— Расскажи.
Друг безнадежно качнул головой:
— Не сейчас. Не могу сейчас на него злиться, а спокойно не расскажу. Для меня самой трудной стала та совместная зима. Вроде, далеко не первый марафон на выживание, но слишком многое в ней сошлось. Может, оттого, что впервые чувствовал ответственность за двоих, а не только за сестру. Или оттого, что раньше я никого так близко в нашу жизнь не пускал. Привык держать оборону.
А граф видит насквозь… Не спрячешься. Зато, он был рядом.
Гиацинту единственному в мире по-настоящему было не плевать, выживем мы или нет. Он почему-то считал, что вся ответственность за друзей на нем. Мне так и не удалось его убедить, что я — старший в семье. Граф ничего не слушал, если мог помочь. И не считался с риском.
Я злился и орал на них с сестрой. А они смеялись. Несмотря ни на что, нам действительно жилось весело. Сейчас это вспоминается как счастье…
Тогда я ещё не знал, кто он по рождению. Амариллис долго молчала. Но, в конце концов, проболталась. Весной. Когда "Мелодия Парижа" уже вышла. И был успех…
Тот шок я до сих пор помню. Полгода вместе жили, но я даже не догадывался, откуда у него связи при дворе.
— При дворе тоже никто не догадывался, — поддержала Виола. — Я сама узнала не так давно. И думала, что уже ничему не удивлюсь. Но у Гиацинта всегда в запасе что-нибудь новенькое…
— О, да! Сейчас смешно… — Натал недоверчиво шевельнул плечом, не в силах описать свои тогдашние чувства. — Думал, от удивления умру на месте. Или его убью. Что я ему только не наговорил!.. Мол, для нас всё по-настоящему, а ему — игрушки.
Он так на меня посмотрел… Я ведь всегда знал, когда он играет, а когда нет. Но в тот момент ничего не соображал. Для меня мир перевернулся.
Не знаю, как он меня простил? Может, не ушел сразу, лишь бы только доказать, что я не прав. Ничего такого не обсуждалось, но мы считали друг друга братьями. По крайней мере, я считал…