Скарлет не могла прийти в себя, узнав, что проплыви они ещё полторы мили до берега, попали бы прямо в объятья Неро`. Она никак не предполагала, что Чёрный Тюльпан может ждать их здесь. И возмутилась ещё больше, когда Джордано сказал, что получись всё, как задумано, принц вызвал бы её сюда письмом с предложением обменять заложников.
Гиацинт молча стоял неподалёку, облокотившись о перила фальшборта, и смотрел в сторону берега. Но кроме звёзд и разводов светящейся пены за кормой яхты, вокруг ничего нельзя было рассмотреть.
Шиповничек вскоре присоединилась к компании слушателей. Виола села на свёрнутую бухту каната на корме и любовалась морем.
— И что дальше? — широко распахивала глаза Шиповничек, когда брат красочно описывал их побег, пальбу из пушек и ярость Неро`.
— Сгорел "Чёрный Гесс" синим пламенем! — заключил Розанчик, победно оглядев слушателей, и обернулся к Гиацинту: — Скажи, здорово было!
— Лучше некуда, — тот не отрывал взгляда от тёмного моря.
— Чего ты мрачный такой? — Розанчик тоже несколько умерил восторг.
— Да так, — неопределённо повел рукой Гиацинт.
— Но всё-таки?
— Жечь корабли последнее дело, — граф сумрачно вздохнул: — Просто у нас не было выхода.
Виола, грустно склонившись, сидела на корме. Гиацинт опустился рядом на свёрнутые канаты, боком к ней.
— О чём задумалась, солнышко?
— О моём отряде. Что я скажу, когда вернёмся? Что на войне как на войне? — Виола обернулась на миг и снова опустила голову: — Она мне никогда не простит…
— Кто?
— Амариллис обещала догнать нас… Я уговорила её закончить турне. Если б я знала, что всё так будет! А теперь она никогда не простит, что осталась. Ни мне, ни себе…
Омела примчалась и обняла их обоих:
— Вы что, поругались? Это нехорошо…
— С чего ты взяла? — тихо спросил Гиацинт.
— Ну, как же! Вы не смотрите друг на друга, значит, сердитесь.
— Ничего подобного, — возразила Виола. — Нам просто ни к чему смотреть, мы друг друга и так видим.
— Как это? — удивилась малышка.
— А так, — Гиацинт дёрнул её за косичку. — Когда любишь, глазами смотреть не обязательно, можно и так видеть.
Омела нахмурилась, подходя поближе:
— А ну, закрой глаза!
Гиацинт улыбнулся и прикрыл глаза рукой.
— Видишь? — спросила она самым прокурорским тоном, на какой была способна.
— Смотря кого?
Омела яростно топнула ногой:
— Меня!
— Дурочка! — засмеялся он, опуская руку. — Нашла что спрашивать! Я же тебя через дверь видел, ещё в первый раз.
— Честно? — она доверчиво раскрыла глаза.
— Честно.
— Значит, ты не сердишься на меня?
Он лукаво прищурился:
— Сегодня вечером, нет.
— А завтра? — в тон ему спросила Омела.
— А завтра, посмотрим.
Омела улыбнулась и пошла терроризировать Шиповничек, исполняющую все её капризы с неизменным восхищением.
Глядя, как они за ручку гуляют по палубе, Виола вздохнула:
— Дочка… Бедная моя мамочка, она никак не рассчитывала становиться бабушкой так скоро.
— Ничего. Они споются. Это для Матиолы достойная внучка. — Граф развёл руками: — Сувенир… Кто ж знал, что в Испании водятся кенгуру!
— Действительно! — Виола зевнула. — Знаешь, я так устала, хочу спать.
Муж удивлённо посмотрел на неё:
— Это что-то новенькое. Помнится, раньше я от тебя такого не слышал.
— А раньше негде было отдыхать, — улыбнулась она, вставая. — Вот и не хотелось.
— Ну иди, солнышко. Спокойной ночи.
Она обернулась и добавила между прочим:
— А ты ещё побудешь здесь, да? Знаешь, нам отвели каюту на корме, такую, маленькую. Так ты оставайся здесь…
Гиацинт мигом поднялся и, вильнув, будто в танце, бесшумно по-кошачьи возник у её плеча. Она нахмурилась, изображая удивление:
— Вы передумали, ваше сиятельство?
— Да, ты знаешь, — он невинно поправил на плечах жены шаль, которую Скарлет одолжила Виоле, — Видишь ли, я тоже очень устал… — Он томно взглянул на неё, чтобы не возникало сомнений в том, насколько он утомлён и силы его на пределе.
Виола покачала головой:
— Нет, не верю. У тебя довольно цветущий вид.
Взяв её под локоть и плавно направляя в сторону каюты, Гиацинт горячо заверил жену:
— Правда, я ж-жутко устал. И холодно… В общем, я ни секунды не могу больше оставаться на палубе. — И шёпотом добавил: — Без тебя…
"Сирена" легко скользила по волнам с зарифленными на ночь парусами.
52.
*****
Утром в холодном рассветном сумраке, яхта подошла ближе к берегу и проплывала медленно, заглядывая в каждую бухту.
Гиацинт бродил по палубе. Его друзья спали, Виола тоже спала в их каюте, вместе с дочкой.
Наигравшись с друзьями, часам к трём ночи Омела явилась к ним и сказала, что желает спать вместе с родителями, потому что, видите ли, мечтала об этом всю жизнь.
Недавно, уходя из каюты, Гиацинт любовался на них обеих, спящих.
Это было забавно. Он первый раз видел Омелу с распущенными волосами: на ночь та расплела косички и спала, склонившись головой к Виоле. Обе загадочно улыбались во сне и стали вдруг очень похожи. Мама и дочка. Ладно, пусть будет так.
В утренней дымке берег кажется ещё более пустынным, чем есть на самом деле. Не горит ни единый огонь…
Неправда: вот в рыбачьей деревушке в крайнем домике высоко над морем светится окошко. Там кого-то ждут. Ждут с ночи; наверно, хозяйка задремала, сидя за столом и ожидая мужа. Шитьё или может быть сеть, скользнула к ней на колени, выпав из усталых рук. Женщина спит, но и во сне продолжает ждать. И огонь горит, продолжая молитву о возвращении.
Гиацинт вздохнул: нет большего счастья на свете.
Хорошо, когда тебя ждут, хорошо, когда возвращаются…
Его — ждут.
Развернувшись, он хотел спуститься в каюту, но с улыбкой остановился. Опоздал… Виола поднималась на палубу, кутаясь в шаль от прохладного утреннего ветра.
— Доброе утро, любовь моя.
— Не доброе, — сердито проворчала она.
— Почему это?
Виола вздохнула:
— Потому что ты всё время исчезаешь.
Он обнял её, согревая своим теплом:
— Я больше не буду… — И добавил: — А малышка, кстати, сейчас проснётся.
— Нет, — покачала головой Виола. — Она крепко спала.
— Посмотришь, — усмехнулся он.
— Папа… — услышали они за спиной голос Омелы. Крошка стояла, держась за дверь надстройки. — Куда вы ушли? — подозрительно спросила она.
Гиацинт поцеловал Виолу в висок и нежно прошептал:
— Ненавижу женщин. Всех-всех… — и обернулся к дочке: — Что мне с вами делать?
— Любить, — Омела категорически втиснулась между ними. — Что на свете новенького?
— Всё, — ответили они. — День, которого ещё не было…
Издали наблюдая за ними, Шафран О`Хризантем удивлённо думал, что в свои двадцать семь лет, абсолютно не умеет считать. Вот стоят они, и их не двое и не трое, и не два с половиной. А сколько? Когда люди стоят вот так, то сколько бы их ни было, они называются одним странным числительным — "семья", и так будет всегда.
Удивительные вещи творятся на свете! Вчера он спросил эту смешную малышку, их дочку:
— Так вы, леди, оказывается — француженка? Я-то думал, мы земляки… Вы на вид настоящая ирландка…
Ничуть не смутившись, Омела честно сказала, что она и есть ирландка из Голуэя. Но так было до сегодняшнего дня, а теперь она стала француженкой.
— Это как же вам удалось подобное превращение? — поинтересовался Шафран, пряча улыбку.
— Я поменяла фамилию! — важно ответила девочка.
— А! Понимаю, — кивнул он. — Действительно, как просто! Удивительно.
— Это как раз неудивительно, — отмахнулась малышка. — Гораздо более странно, что я могу быть ирландкой, если у меня папа — француз, а мама — почти итальянка.