— Не волнуйся, мой дорогой друг. Могу тебя успокоить, мы поворачиваем на север. Африка тебе не грозит, хотя, конечно…
И тут же получил щелчок по носу за свою самоуверенность, потому что Гиацинт вздохнул… Но отнюдь не радостно, а с лёгким разочарованием:
— На север… Что, на африканских рынках уже не нужны белые невольники?
— Хм, нет, отчего же, просто за последние двести лет цены слишком упали, сделка была бы невыгодной.
— Для кого? Для работорговцев, для меня или для тебя?
— В первую очередь для них, покупателей! — Неро ядовито ухмыльнулся: — Я готов уже заплатить кому угодно, лишь бы от тебя избавиться!
— Верю, — негромко, ровным голосом сказал Гиацинт. — А ко всему, ты боишься нарваться на Пассифлору. Она ведь сейчас где-то в районе Анголы-Конго, точно неизвестно…
Получив такой подлый удар в самый неожиданный момент, принц, естественно, взбесился. И минут пять высказывал на повышенных тонах, всё, что думает о великой мадемуазель Пассифлоре, её крестницах — принцессах Скарлет и Бьянке, и о её милом дружке, который развалился себе в кресле и любуется закатом, и не колышут его ни африканские невольничьи рынки, ни гнев самого принца Неро`.
Высказав в сильных выражениях всё, что накипело, он успокоился и заявил, что отныне действительно предпочитает вести свои дела в разных полушариях с Пассифлорой. Раз она — на юг, стало быть, им — на север.
— И как, до полюса или ближе? — осведомился Гиацинт.
Тюльпан снова стал серьёзным:
— Сначала в Испанию, в мой форт. Там я собираюсь организовать твой обмен на моих друзей.
— Нарцисс и Лютеция?
— Представь себе! Они в тюрьме, по твоей милости!
Не проявляя никаких эмоций, граф сказал, будто выписывая чек на неплатежеспособный счёт:
— Во-первых, в не меньшей степени — по твоей милости, а во-вторых, их двое, а я один. Это невозможно. Никто, ни принцессы, ни король не согласятся.
Принц кивнул:
— Я учёл этот момент. Ты написал бы письмо, я полагаю, жене или друзьям, как хочешь, с сообщением, что за тебя бандиты требуют выкуп. Они сразу кинутся тебя спасать… Попадутся в мои руки, и ты тут же станешь не один. Причём, я рассчитывал, что письмо для принцессы Скарлет — я её избрал для переговоров, — также должно быть написано твоей рукой.
Гиацинт усмехнулся, покосившись на свою правую руку, безжизненно висящую в кольце лиловой шёлковой ленты.
— Моей рукой ничего сейчас не может быть написано, в прямом смысле слова. Стараниями твоих головорезов, я не только не хочу, но ещё и не могу этого сделать. Лучше скажи, почему ты был уверен, что я соглашусь написать хоть слово, имей я такую возможность?
Неро замешкался с ответом. Ведь когда с Тацеттой планировался этот момент, они рассчитывали на "методы инквизиции", к которым граф оказался совершенно равнодушен. Голод, угрозы, карцер, плетка, раскалённое железо его не убедят.
— Нашли бы способ! — буркнул Неро.
— Любопытно, какой?
— Что об этом сейчас говорить, толку всё равно не будет, — раздражённо ответил принц.
— Не будет, — эхом отозвался пленник, считая оттенки золота в море догорающего заката.
— Скотина! Hijo di puta![1] — злобно процедил Неро.
Гиацинт чуть поднял бровь:
— Не ругайся. На дуэль вызову. Тебя никто не заставлял со мной связываться. Тем более в мой медовый месяц. За такие фокусы шею свернуть полагается, а я пока с тобой ласков и приветлив.
— Вот дрянь! Мерзавец высшей пробы! — восхитился принц.
— Ха! На родственную душу не рассчитывай! Все мои недостатки ничто, по сравнению с твоими… достоинствами.
— Это уж слишком, — покачал головой Чёрный Тюльпан. — Не будь я уверен, что ты за всё, за всё расплатишься в десять раз дороже, я бы тебя всё-таки повесил на нок-рее. Ужас до чего жалко, что сорвалась игра с рубашкой! Твоя Виола была бы у меня в руках и всё, кто рядом с ней, тоже.
(Гиацинт и ухом не повёл, слыша такие слова принца.)
— Ну, ничего, если она получит письмо от тебя, то прибежит на край света с закрытыми глазами.
— И где ты возьмёшь письмо? — полюбопытствовал граф, ни мало не беспокоясь о такой возможности. Принц выдержал паузу для загадочности.
— У меня есть образец твоего почерка, и люди, которые могут его изобразить не хуже тебя самого.
Граф не удивился:
— Где взял? Наверняка стихи, да?
— Допустим.
— Лютеция стащила?
Принц промолчал, потом сказал:
— В общем, составить письмо от твоего имени для любимой и для дорогих друзей нам не составит труда.
Любящий муж и верный друг равнодушно повёл плечом:
— Пробуйте. Посмотрим, что у вас получится. Ты всю эту карусель устраиваешь, чтобы не раскрывать себя, да? Мол, пираты там какие-то, безызвестные похитители… Этого хочешь?
— Да, — прямо ответил принц, понимая, что пленник всё равно знает это так же точно, как он сам.
— Так хочу предупредить. По дружбе. Что если Виола или Розанчик не досчитаются хоть одного тире или запятой в моей неправильной пунктуации, а любовное письмо будет подписано: "Целую, цветочек мой. Твой до гроба, Гиацинт Ориенталь", — лучше сразу договаривайся со всеми лично. Всё равно в момент станет ясно, чьих это рук дело.
— Спасибо за совет, — процедил сквозь зубы Чёрный Тюльпан, понимая, что граф и в этом прав. — Что ж, тогда мне придётся послать к ним официального парламентёра, который передаст требования о выкупе и данные, куда приехать за тобой, а там их всех и встретят мои люди.
Причём, я сразу предупрежу всех, что если будет нанесён хоть малейший ущерб парламентёру, будь он задержан на миг позже срока, который я установлю, как ты умрёшь. Я думаю, об этом достаточно только сказать, просто, без всяких преувеличений и угроз, и они поймут, что шутить не надо. Когда пташки будут в моих руках их-то, как раз, я и обменяю на своих друзей, хотя в переговорах будет идти речь в основном о тебе и Виоле. Но для тебя у меня имеется приятный сюрприз…
— Интересно…
Принц обещающе кивнул:
— Не сомневайся, интересней не придумаешь! Как тебе нравится климат Норвегии?
— Лучше Гренландия[2], — Гиацинт внутренне насторожился.
— Увы, в Гренландии я не работаю. Придётся удовольствоваться Норвегией. Тебе отведена роль почётного рабочего в моих шахтах.
— Где? — переспросил граф. — В Норвегии, вроде бы, алмазов нет, не в упрёк ей будь сказано. Что ж ты там добываешь?
— Немного — медь, попадается даже медный изумруд. Серебро (там рядом у меня есть небольшой серебряный рудник, восточнее Гломфьорда). Золота совсем немножко… Но это всё так, игрушки, доход быстрый, но от случая к случаю. А главное золотое дно у меня в другом!
— Что же это?
— Добыча апатитов. Их там масса…
— И они национальное достояние Норвежской короны; несанкционированная добыча и вывоз за границу карается, кажется, смертной казнью. — Граф безучастно вздохнул: — Впрочем, я могу и ошибаться…
— Нет, ты прав…
— Как всегда!
Принц злорадно повторил:
— На этот раз, ты прав. Но никто и не знает, что я добываю (и не хвастаясь скажу — в огромном количестве) апатитовую руду. У меня документально заверенные грамоты Испанского короля на участие, вместе с представителями других государств, в раскопках сокровищниц и могил древних викингов и норманнов. Формально я ДАЮ деньги в пользу Норвежской короны, а не забираю. Могу бить шахты где хочу и сколько угодно! А трудятся у меня, извини, тебе, разумеется, это не по вкусу, но трудятся на шахтах рабы. И тебе отведена такая же почётная роль.
Из апатитовой руды мы прямо на месте после переработки получаем первосортный суперфосфат. Витамины всем нужны! Половина элиты Флермонда получает мои фосфатные витамины — соли, эликсиры и так далее. Это — миллионы! На здоровье экономить стыдно, если деньги имеются, конечно. Ты сам убедишься, какой у меня здоровый климат в шахтах. Все мигом вылечиваются от всех болезней и работают, как каторжные! Представь, даже наблюдается эффект омоложения. Честное слово! Умирают все просто исключительно молодыми! Как тебе подобная перспектива?