Худ сказал:
— Гарри считает, что самый лучший способ принимать всех сразу — это изображать первые пару часов бармена. Потом он передает это дело добровольцу.
— Неплохо придумано, — заметил Мэтт. — Твое имя Джей?
— Сокращенно от Джейхок. Джейхок Худ. Один из моих предков был канзасец. Джейхок, ястреб-соечник — птица-символ Канзаса.
— Дико, верно, что нам потребовалось восемь лет, чтобы узнать друг друга по имени?
В это время часть толпы заметила Худа и направилась к ним. Худ едва успел ухмыльнуться в ответ, прежде чем они оказались посреди суматохи знакомств. Мэтт почувствовал облегчение. Он был уверен, что видел, как Гарри Кейн передал что-то Джею Худу вместе с его выпивкой. Приличия заставили его воздержаться от вопросов, но это подействовало на его любопытство и ему хотелось об этом забыть.
Среди новых знакомых было четверо мужчин и одна женщина. Как личность Мэтт запомнил только женщину.
Ее звали Лэни Мэттсон. Ей было двадцать шесть лет, то есть на пять лет больше, чем Мэтту. Без обуви он был бы выше нее едва на полдюйма. Но она носила двойные каблуки-шпильки, а высоко уложенные темно-рыжие волосы делали ее еще выше. Она была не только высокой, но и вообще большой, с широкими, резко очерченными бедрами и просторной грудью. Она кажется симпатичнее, чем на самом деле, решил Мэтт, так как хорошо пользуется косметикой. В каждом ее поступке чувствовалось щедрое изобилие, удовольствие, такое же большое, как и она сама.
Мужчины были ее возраста и старше, на исходе третьего десятка. Любой из четверки, танцуя с Лэни, выглядел бы вполне естественно. Они были огромными. У Мэтта от них осталось только обобщенное впечатление гулкого голоса, необъятного рукопожатия и славного лица, улыбающегося ему с розового потолка. Впрочем, все они ему понравились. Просто он не мог их различить.
Худ его опять удивил. Говоря прежним сухим голосом, только повышенным до внятной громкости, не утруждая шеи, чтобы смотреть кому-то в лицо, Худ каким-то образом сохранял контроль над разговором. Он направил беседу на школьные дни. Один из верзил был подвигнут на рассказ о простеньком трюке, с помощью которого он перестроил свой школьный телевизор так, что однажды они с одноклассниками смотрели свои уроки одновременно вверх ногами и шиворот-навыворот. Мэтт обнаружил, что рассказывает о бутылочке для анализов, в которую был налит яблочный сок, пронесенной им на проверочный медпункт на Гамме и что он с ней сделал. Кто-то, вежливо слушавший с периферии кружка, упомянул, что он как-то украл машину у семейства членов команды, выехавших на Плато Бета на пикник. Он установил автопилот так, чтобы автомобиль описывал круги на расстоянии тысячи футов от обрыва в пустоту. Автомобиль летал пять дней, прежде чем свалиться в туман, меж тем, как множество полицейских Исполнения наблюдало за этим.
Мэтт смотрел на Джея Худа и Лэни, пока те говорили. Лэни приобняла своей длинной рукой Худа за плечи и его макушка доставала ей точно до подбородка. Они говорили одновременно, подхватывая друг у друга обрывки фраз, беспорядочно перебирая воспоминания, анекдоты и шутки, имевшиеся у них в запасе, охотно делясь ими с группой, но говоря все же друг для друга.
Это не любовь, решил Мэтт, хотя и напоминает любовь. Просто Лэни и Худ чувствовали огромное удовлетворение оттого, что знали друг друга. Удовлетворение и гордость. Мэтт от этого чувствовал себя одиноким.
Постепенно до Мэтта стало доходить, что Лэни носит слуховой аппарат. Он был такой маленький и так хитро раскрашен, что почти не был заметен в ухе. Говоря по правде, Мэтт даже не мог бы присягнуть, что он там.
Если Лэни нуждается в слуховом аппарате, то плохо, что она не могла спрятать его получше. Столетиями наиболее цивилизованные народы носили кусочки слоистого пластика, утопленные в кожу над височной костью. На Горе Посмотрика таких вещей не существовало. Члены команды попросту заменили бы себе уши из банка органов…
Стаканы опустели и один из огромных сопровождающих Лэни обернулся за второй порцией. Маленькая компания росла, уменьшалась и делилась на новые компании с извечным непостоянством таких пирушек. На миг Мэтт и Джей Худ оказались в одиночестве среди леса спин и локтей. Худ сказал:
— Хочешь познакомиться с прекрасной девушкой?
— Всегда.
Худ, повернувшись, повел его, и Мэтт мельком увидал в его ухе такое же цветное пятнышко, что и у Лэни. С каких это пор Худ стал туг на ухо? Возможно, это всего лишь воображение, разыгравшееся от водки. В первую очередь — эти приборчики казались слишком глубоко вставлены, чтобы их можно было вынуть.
Но как раз предмет такого размера и мог бы передать Джею Худу Гарри Кейн вместе с выпивкой.
— Это самый легкий способ устроить налет, сэр, — Иисус Пьетро сидел, почтительно подавшись вперед в кресле, сложив руки на письменном столе — настоящий образец интеллигентнейшего человека, посвятившего себя исключительно своей работе. — Мы знаем, что участники покидают дом Гарри Кейна по двое и по четыре. Мы будем брать их вне дома. Если они перестанут выходить, нам будет ясно, что они поняли. Тогда мы ворвемся в дом.
За маской почтительности Иисуса Пьетро крылось раздражение. В первый раз за четыре года он планировал большой налет на Сынов Земли и Миллард Парлетт выбрал именно эту ночь для посещения Госпиталя. Почему именно эту? Хвала Пыльным Демонам, он приходил всего раз в два месяца. Визит члена команды всегда выбивал людей Иисуса Пьетро из колеи.
По крайней мере, Парлетт сам к нему пришел. Однажды Парлетт вызвал его к себе домой, и это было плохо. Здесь Иисус Пьетро был в своей стихии. Его кабинет был практически продолжением его личности. Письменный стол в форме бумеранга охватывал Иисуса Пьетро тупым углом, предоставляя максимум рабочего пространства. Здесь было три кресла для посетителей, разной степени удобства — для членов команды, персонала Госпиталя и колонистов. Кабинет был большой и квадратный, но задняя стена слегка изгибалась. Тогда как другие стены были окрашены в приятный для глаза кремовый цвет, задняя стена блестела полированным металлом.
Она была частью внешнего корпуса «Планка». Кабинет Иисуса Пьетро находился непосредственно рядом с источником половины духовных сил Горы Посмотрика, а также и половины ее электроэнергии — корабля, принесшего людей в этот мир.
Сидя за письменным столом, Иисус Пьетро спиной чувствовал исходящую от него энергию.
— Наша единственная проблема, — плавно продолжал он, — состоит в том, что не все гости Гарри Кейна вовлечены в заговор. По крайней мере половина наберется приглашенных для маскировки. Их выделение потребует времени.
— Это я понимаю, — сказал старик. Голос его скрипел. Миллард Парлетт был высок и худ с виду, словно Дон Кихот, но в глазах его не светилось безумия. В течение почти двухсот лет Госпиталь поддерживал его тело, ум и мозг в действии. Вероятно, даже он сам не знал, какая часть его тела позаимствована у колонистов, осужденных за тяжкие преступления. — Почему именно сегодня? — спросил он.
— А почему бы и нет, сэр? — Иисус Пьетро понял, к чему тот клонит, и мысли его забегали. Миллард Парлетт был отнюдь не дурак. Старикашка относился к тем немногим членам команды, которые соглашались принять на себя какую-либо ответственность. Большая часть из тридцати тысяч членов команды на Горе Посмотрика предпочитали изобретать все более сложные виды игр: спорт, стили одежды, меняющиеся согласно полудюжине сложных правил, нелепые и окостеневшие социальные установки. Парлетт предпочитал работать — иногда. Он выбрал управление Госпиталем. Он был достаточно компетентен и скор на соображение; появляясь редко, он всегда, казалось, знал, что происходит, и ему было трудно лгать. Сейчас он сказал: