Мне было десять лет, и я плохо представлял, что такое смерть. Один раз бабушка взяла нас с Соней на похороны. Во двор вынесли две табуретки, на них установили гроб, с лежащим внутри мужчиной. Меня очень заинтересовала его блестящая лысина и я старался подобраться как можно ближе, чтобы получше ее рассмотреть. Страха я не испытывал. Став старше, я вдруг сразу все осознал. Теперь я плачу о маме сильней, чем тогда, много лет назад. И не могу найти этому объяснения.
После того фильма я тоже плакал. Хотя я понимал, что Христос воскрес и сейчас на небе молиться о нас, мне было невыносимо думать о всех тех страданиях, которые он перенес за нас, за меня лично.
Когда зажегся свет, оказалось, что зал наполовину пуст. Недалеко от меня сидел Витька Швец со своей компанией. Вовка Хромченко, его вечная «шестерка» повернулся ко мне. Его глаза были полны слез. Но он быстро сориентировался и, смахнув слезы рукавом, ехидно закричал: «А Шлепок ноет! Маленький мальчик!» Я вскочил и выбежал на улицу.
Кинотеатр находился на самой окраине города. Небольшое кирпичное здание медленно умирало. Лишь несколько раз в год оно вспоминало об истинном своем предназначении, когда зал заполняли школьники. По субботам в фойе проводилась дискотека. За кинотеатром высились многоэтажки, а слева расстилалось поле, поросшее одуванчиками. Весной оно превращалось в широкий желтый ковер. Его окаймляли низенькие деревца, за которыми проходила железная дорога.
Опасаясь насмешек, я решил спрятаться и пошел в поле. Было начало мая, и трава доходила мне до пояса. За спиной я слышал громкие голоса. Это школьники высыпали на улицу. Тогда я лег на землю и начал смотреть на небо. Оно всегда пугало меня своей бесконечностью. Дребезжа пролетел «кукурузник», и я вспомнил,что когда-то на этом, а может на каком-то другом поле раньше стояло несколько таких самолетов, и мы с Соней ходили на них смотреть. Мне вдруг стало так хорошо, вспомнились наши с сестрой прогулки по городу, и я заснул.
Проснулся я от холода и невыносимой боли в шее. По мне ползали муравьи, а на кончике носа вертелась божья коровка, пытающаяся взлететь с крохотного «аэродрома».
Я скинул суетливого жучка, отряхнулся и решил пойти к Йосе. Я не помнил номера его квартиры, но знал этаж и подъезд. Это казалось достаточным.
Йося жил далеко от кинотеатра, почти у самой станции. Его дом был единственной пятиэтажкой, построенной в этом районе. С двух сторон его окружали заводы, с третьей заросший пустырь с несколькими гаражами, с четвертой пробегала автомобильная трасса. Позднее, именно из-за близости к заводу, этот дом будет расселен. И сегодня, проходя мимо, я испытываю странное чувство горечи и жалости. Опустевший дом кажется мне человеком, которого подвергли ужасной казни: огромными щипцами вытащили душу. Пустые глазницы окон безразлично таращатся на прохожих.
Но тогда дом еще дышал жизнью. Я шел через пустырь и думал о том, что скажет Йося. Обрадуется? Разозлится? Обнимет меня? Или прогонит? Может, он уже забыл о своем приглашении? Или никогда меня не приглашал, а я просто все выдумал?
Я услышал голоса. У дощатого сарайчика возились несколько мальчишек. Я узнал Швеца, Хромченко и других ребят из класса. Витька держал большого серого кота, тот вырывался, царапая и кусаясь. Кота пытались распять на грубом кресте, сколоченным из двух деревяшек. Одно лапа несчастного животного уже была пробита, из нее лилась кровь.
Я всегда был трусом. Зачем скрывать? Я убегал, когда видел толпу подростков, боясь, что надо мной будут издеваться. Я никогда не катался на велосипеде, боясь упасть. И я никогда, наверное, не смогу водить машину, так велик страх попасть в аварию. Что говорить, я ведь до сих пор боюсь темноты. В ней мне мерещатся тени и призраки умерших. Но иногда бывают в моей жизни моменты, когда страх затихает, заглушенный другими более сильными чувствами: жалостью, гневом, острым чувством несправедливости и неправильности происходящего. Чаще всего они смешиваются в одно. Так было и в тот раз.
Я подбежал к мальчишкам, растолкал их и схватил кота. Они смотрели на меня так, будто увидели чудовище. Застыв на месте, пытались понять смысл моих действий. Первым ожил Хромченко. «Бей его!» - закричал он, и я побежал так быстро как только мог. Я добежал до пятиэтажки, нырнул в подъезд и очутился на лестничной клетке третьего этажа. Только тут я понял, что меня никто не преследовал.
Моя рубашка была теплой от крови. Кот затих, прикрыв глаза, но дышал. Оказалось, ноги принесли меня на Йосину площадку. Я попытался унять колотящееся сердце и, пытаясь угадать, позвонил в одну из квартир. Мне повезло. Дверь открыл сам Йося. Он ничуть не удивился, увидев меня в столь необычном виде. Я расплакался. Захлебываясь, я начал рассказывать о фильме, о Христе, о Швеце с Хромченко, о том, что они устроили у сарая.
Йося прервал лившийся из меня поток:
- Извини, не могу тебя пригласить, очень устал. В следующий раз позанимаемся.
Вот и все. Словно не было моих слез, израненного кота, крови на моей одежде. Сомневаясь не плод ли это моего воображения, я посмотрел вниз и увидел теплый мягкий комочек в своих руках. Почему же Йося его не видит? Или не хочет видеть?
- До завтра! - Йося захлопнул дверь.
«Ненавижу! - прошептал я. - Ненавижу тебя!»
«Ненавижу!» - закричал я. Слово разнеслось по подъезду. Мне стало стыдно, и я выскочил на улицу.
Примостившись на крыльце, достал из кармана платок и перевязал коту лапу. Он приоткрыл глаза и пристально наблюдал за моими действиями.
«Все будет хорошо, - прошептал я ему в ухо. - Все будет хорошо». И снова заплакал.
Мне казалось, будто сегодня я отыскал белоснежный сияющий цветок. Лишь две минуты наслаждался я его ароматом. Грубые руки отняли его у меня и разорвали в клочья, а остатки втоптали в дорожную грязь. Почти поверив в свое видение, я наклонился к земле, пытаясь отыскать блестящий лепесток. Пальцы нащупали что-то твердое: медный крестик с едва различимой фигурой Христа лежал передо мной.
- Это мне? - прошептал я в пустоту улицы. - Подарок? Спасибо.
- За что? - произнес чей-то голос.
Я поднял голову. Рядом со мной стоял мальчик примерно моего возраста: маленькая круглая голова, очки в тонкой оправе, в руке книжка. У нас в школе таких называли «ботаниками».
- Это твой кот? - спросил я.
- Почти. Я хотел взять его домой, но мама не разрешила. Его зовут Карл, и он очень умный.
- А у меня сегодня день рождения, - сказал я. - Бабушка пирог печет. Пойдем ко мне.
- Пойдем! - мой новый знакомый улыбнулся. - Только я не знаю, что тебе подарить.
- Подари мне Карла.
- Хорошо. Он твой.
Вечером мы пили чай у меня дома, потом все вместе провожали Женю (так звали моего нового друга). На обратном пути бабушка вдруг остановилась, взглянула на розовеющее небо и спросила:
- Почему мы никогда раньше не гуляли по вечерам?
Мы еще долго бродили по темнеющему городу. И мне казалось, что внутри меня, в самом сердце цветет белоснежный сверкающий цветок, самый лучший из преподнесенных мне подарков.