Я получила больше, чем ожидала.
Как и все дети в школе, я читала «Вино из одуванчиков» и повесть «Канун всех святых».
Но, вернувшись к Рэю Брэдбери уже взрослой, я поняла, что не могу осилить «Электрическое тело пою!» за один раз. И вовсе не из-за того, что девочке, которой тогда было лет шесть, стало скучно. Ей не было скучно.
Из-за меня.
Мне не было скучно.
Я была потрясена — сначала мастерством автора, а потом эмоциями, которые не смогла сдержать моя недавно обретенная «взрослость». Я сидела в кресле-качалке и плакала, как в тот, первый раз, когда я прочла, что Шарлотта была не просто хорошим другом, но и хорошим писателем.
Я чувствовала, что обрела что-то давно утраченное и дорогое мне, что-то, потерянное так давно, что я заставила себя забыть, каким чудесным оно было, — забыть, чтобы не скучать по нему.
Я забыла, как хорош Рэй Брэдбери. Я забыла, какие тонкие и обманчивые у него истории, подобно «Дерево растет в Бруклине» Бетти Смит и «Убить пересмешника» Нелл Харпер Ли. Их раздирают страшные тайны, которые взрослые привыкли не замечать и делать вид, что их не существует.
На случай, если вы не читали «Электрическое тело пою!»: это рассказ об овдовевшем отце, который везет детей на завод, где для них собирают робота-няню, идеальную бабушку. И получился идеальный рассказ, один из самых идеально выстроенных и трогательных рассказов, что я только читала. Постепенно, как и полагается детям (посмотрите хотя бы «Историю игрушек — 3»), они перерастают потребность в бабушке, которая может вытягивать нить для воздушного змея прямо из пальца. Но потом, потеряв отца и вырастив собственных детей, эти дети — уже пожилые люди — возвращаются к своей электрической бабушке, такой же любящей и живой, как раньше.
Через пару дней я снова читала вслух для той же девочки. Рассказ назывался «Возвращение»: каждый год, на Хеллоуин, собирается большая семья, состоящая из вампиров, оборотней и вурдалаков всех мастей. Единственный, кто этому не рад, — Тимоти, младший из детей, который родился инвалидом, мутантом. Тимоти жутко не повезло — он обычный человек.
В конце рассказа мать Тимоти (прообраз Мортишии Аддамс) утешает его. Она обещает, что, когда он умрет, она будет навещать его в канун Дня всех святых и переносить в местечко поукромнее.
Если прежде я была потрясена, то тут совсем расклеилась. Брэдбери местами не менее сентиментален, чем Стейнбек, но он никогда не бывает приторным. Это простое повторение искренних человеческих эмоций, от которых невозможно устать или отгородиться.
Моим отношениям с папой той девочки не суждено было длиться долго. Он, должно быть, решил, что я плакса. Ну и ладно.
Вскоре после этого я написала Рэю Брэдбери.
Это было так давно, что в редакции новостей, где я тогда работала, рядом с компьютером еще стояла пишущая машинка, а сам компьютер был размером с холодильник. Я уже не помню, что конкретно писала, кроме одной вещи: я надеялась, что когда-нибудь смогу написать произведение с такой же странной смесью ужаса и нежности.
Как сейчас помню лицо курьера крупной редакции телевизионных новостей, которому довелось доставить адресату письмо в конверте, разрисованном драконами, ведьмами, мрачными замками, жуткими деревьями и зловещими летучими мышами с горящими глазами.
Адресовано оно было «Жаклин Митчард, очень хорошей писательнице».
Я снова расплакалась.
С этого началась наша переписка и дружба, длившаяся тридцать лет. Мы много писали друг другу, несколько раз обедали вместе. Однажды, когда этот великий человек заезжал в город неподалеку (как эксперт по вампирам, он выступал перед национальной конвенцией дантистов), я притащилась на встречу с читателями, нагруженная книгами, чтобы он подписал по экземпляру для каждого из моих шести (на тот момент) детей.
— А я вас знаю! — сказал Рэй со смешком, и мы обсудили множество тем — и мои надежды на экранизацию «Возвращения», и то, что детство мистера Брэдбери пришлось на ту же эпоху, что и молодые годы Рональда Рейгана в Диксоне, штат Иллинойс, помогло в написании «Марсианских хроник».
Он сам это сказал.
Причина, по которой Род Серлинг и некоторые другие писатели добились успеха в очень специфической сфере научной фантастики и ужасов (это справедливо и для их преемников, особенно Стивена Кинга), — их умение подмечать странности в обыденной жизни. Почему бы нет, спросили они? Кто бы не хотел, чтобы его бабушка никогда не уставала играть, не оставляла ребенка одного, не грустила и не обижалась на внуков — даже когда они перестали в ней нуждаться? Кто не стал бы скорбеть о смертном ребенке, родившемся в семье бессмертных монстров? Что за человек решит завести себе в качестве домашнего животного ребенка другого вида, инопланетянина с Венеры? (На этот вопрос мы можем получить ответ, если присмотримся к тем, кто покупает детенышей шимпанзе и пытается их выращивать — они ведь почти люди, только не такие, как мы.)