Набрать ему сама Глория не решается. Да и что она может сказать? То, что все еще любит его, хотя и боится? Что ненавидит, за то, что даже зная, что он убил собственных родителей, не может забыть? На самом деле Глория до конца не понимает, кого в такие моменты презирает больше — Элайджу, за то, что он совершил, или себя за слабость.
И работа больше не помогает отвлечься и собраться с мыслями, ведь там она видит его в каждом макете, в каждом подписанном документе, и страх неожиданной встречи пересиливает ее желание забыться привычным способом. Да и по правде говоря, Глория совсем не уверена, что в это раз он поможет. В офисе она больше не появляется.
Отъезд Камиллы лишь усугубляет положение, ведь кузина — единственный человек с которым она может поделиться своей болью, но звонить ей сейчас и обрушивать такие новости Глория не решается. Даже не смотря на то, с кем именно Ками счастлива.
Обида на Элайджу перекликается и со злостью на Клауса и Ребекку. Ведь они знали обо все случившимся, видели как она относиться к их брату, но даже это не стало причиной посвятить ее в тайны семьи, которые Глория возможно и смогла бы принять, узнай она о них по-другому, но Майклсоны сделали своей выбор. Интересы семьи всегда были для них превыше всего прочего, она же, не смотря на всю свою любовь, частью их семьи так и не стала.
Глория гонит от себя эти мысли, зная, что с Ребекки и Клауса все равно переключится на того, кого она так яростно пытается забыть, но контролировать собственное сердце в отличии от разума оказывается совсем не так просто. Это похоже на мазохизм, и блондинка кривится от отвращения к самой себе, когда вновь ловит себя на мысли о том, что в который раз прокручивает в голове их последнюю встречу, и память услужливо стирает их ссору, взаимные упреки, оставляя лишь:
— Я люблю тебя. Не уходи вот так. Ты нужна мне. Позволь мне все рассказать тебе.
Она сжимает пальцы в кулаки, слишком сильно, так, что ногти впиваются в нежную кожу ладони, но физическая боль мало помогает отвлечься от той бури, что бушует в ее собственной душе, и когда Камилла неожиданно возвращается куда раньше намеченной даты, Глория перестает сдерживать себя.
Вместо приветствий, она бросается на встречу кузине, находя успокоение в ее объятьях, но длиться оно совсем недолго. Не смотря на эмоции, чувства, что не дают ей дышать, Глория все еще не теряет разум окончательно, и молчание Ками, которая лишь гладит ее по голове, не задавая никаких вопросов, заставляет девушку пораженно застыть.
Она знает. Ками знает. И вариантов откуда не так уж и много.
Глория отшатывается от кузины, прикрывая ладонью рот, и Камилла на миг сводит брови в непонимании.
— Глория, я…
— Ты знаешь, — хрипло выдавливает из себя та, качая головой, — как это…
— Клаус, — прямо отвечает Ками, не отводя от побледневшей кузины открытого взгляда, — он рассказал мне. После звонка Элай…
— Не называй при мне это имя! — кричит Глория, и ее бледность становиться почти мертвенной, когда она продолжает, — Клаус рассказал тебе. Потому что любит. И уважает. Я же, по всей видимости, недостойна ни первого, ни второго.
— Глория, послушай, я вовсе не… — начинает было Камилла, но стоящая напротив нее блондинка лишь вскидывает вверх ладонь, не позволяя ей продолжить.
— Ты ведь пришла защищать его, да? — щурит голубые глаза она, зло поджимая губы, — ты поверила Клаусу, и пришла просить за его братца?
— Вовсе нет, — морщится от ее тона Ками, — я просто хочу поговорить с тобой. Ты должна знать, как все произошло на самом деле, уверена, ты хочешь этого, Глория…
— Но не от тебя, — выдыхает ей в ответ та, качая головой, — я должна была узнать это не от тебя, Камилла! Он говорил мне, что любит, а на самом деле я была для него никем! И теперь он лишь использует тебя, в страхе, что я могу выдать полиции грязный секрет их семейки! Можешь передать, что я это не сделаю.
Голубые глаза горят яростью, и Глория не отводит от Ками пылающего взора, на который та отвечает все так же прямо. Но это лишь сильнее злит Глорию, и хотя ее гнев направлен не на кузину, которая совсем не виновата в том, что ее одну посчитали достойной правды, сожаление, что плещется в ее взгляде, только усиливает ненависть к чертовому Майклсону, который в отличие от брата оказался попросту трусом, или что еще хуже никогда ее по настоящему не любил. И вины Ками в том нет. В этом вообще не виноват никто, кроме нее самой — дуры, что поверила в то, что смогла растопить сердце ледяной статуи.
— Глория, давай поговорим спокойно, — вновь пытается воззвать к ней Камилла, но девушка лишь смеется в ответ, отчаянно стараясь скрыть свои настоящие эмоции.
Те, что никому не важны.
— Нам не о чем говорить, Ками, — наконец холодно отвечает она, стараясь не обращать внимания на то, как искажается от ее равнодушного тона лицо кузины, — и ни с кем из Майклсонов я говорить не желаю. Я завтра улетаю.
— Куда? — расширяет глаза Камилла.
— Это неважно, — все также холодно отзывается Глория, скрестив руки на груди.
— Надолго? — в голосе Ками слышится откровенная жалость.
— Пока не знаю, — грубовато отвечает Глория, вскидывая вверх подбородок, — я хочу побыть одна, и как можно дальше отсюда.
Не дожидаясь ответа, она резко разворачивается, и уходит, оставляя растерянную Камиллу одну в пустой гостиной, и лишь оказавшись в собственной спальне, Глория медленно оседает на пол, сжимая в комок, обхватывая колени дрожащими руками. Она хочет плакать, но слезы не идут.
Утром следующего дня она улетает из Нового Орлена на первом попавшемся рейсе, не особенно разбираясь с направлением. Лишь в самолете она понимает, что ей повезло — и уже несколько часов спустя Глория оказывается в Лос Анжелесе, где яркое солнце ослепляет ее, вызывая первую за много дней улыбку.
Глория с детства любит океан, его красоту и мощь, что всегда даровали силы и ей самой, любит ощущать кожей морской бриз, наблюдать за солнцем, которое тонет в морской глади, засыпать под шум волн и снять уединенное бунгало кажется ей единственным правильным решением.
Уединение с природой и медитация ей помогают. Она больше не обижается на Клауса и Ребекку, которые изображали дружбу, а на самом деле скрывали правду, не злиться на Ками, которой повезло с возлюбленным сильнее, чем ей самой.
И только Элайджа остается в ее сердце незаживающей кровоточащей раной. Обида, любовь, страх, желание вернуться к нему и желание отомстить смешиваются воедино, и последнее пугает Глорию сильнее всего, ведь прежде, намеренно, она никому не причиняла зло.
Звонок отца застает ее врасплох.
— Тебе нужно срочно вернуться в город. Федералы ждут твои показания, касаемо дела о смерти Майкла и Эстер Майклсон.
— Папа, я…
— Это не телефонный разговор. Но тебе нужно принять решение. Я поддержу любое из них. До встречи.
========== Часть 33 ==========
— И что же нам делать дальше?
Голос Ребекки дрожит, и Клаус стискивает зубы, призывая на помощь все свое самообладание. Если бы не сидящая с ним рядом Камилла, пальцы которой сжимают его ладонь, видит Бог, он не смог бы сохранять спокойствие в последние дни, но Майклсон знает, что у него не выбора. Отъезд Глории окончательно опустошает Элайджу, желания которого теперь сводятся лишь к тому, чтобы добровольно сдаться полиции, и лишь огромными ухищрениями им удается удержать его в особняке.
Марсель все еще ждет их ответа, по крайней мере так думает Клаус, надеясь, что у них все еще есть время для того, чтобы выпутаться из сложившейся ситуации, но спустя пару дней после отъезда Глории он понимает насколько ошибается, когда видит на мониторе телефона незнакомый номер. В голосе его собеседника лишь вежливое безразличие, но Майклсон слишком хорошо помнит тех федералов, что вели расследование после пожара в их доме, и знает, что за этим показным спокойствием скрывается поистине стальная хватка.
— Мистер Майклсон, Вы не могли бы в ближайшее время подъехать в Управление? У Бюро есть к Вам несколько вопросов.