Сесилия Ахерн
Подарок
Благодарности
Рокко и Джей — лучшим из подарков, полученным одновременно.
Весь пыл моей любви — моей семье за дружбу, поддержку и любовь — Мим, папе, Джорджине, Ники, Рокко и Джей. Дэвид, спасибо тебе!
Огромная благодарность всем моим друзьям, дарящим мне радость и украшающим жизнь, Иойо и Леони — за Рантарамас. Спасибо Ахою Маккою — за уроки управления яхтой.
Спасибо коллективу «Харпер энд Коллинз» за поддержку и веру, которая так меня вдохновляла и побуждала к действию. Спасибо Аманде Райдаут и моим редакторам — Линн Дрю и Клер Бонд. Фиона Макинтош и Мойра Рейли — спасибо!
Спасибо Марианне Ганн О’Коннор за то, что она такая, какая она есть. Пэт Линч и Вики Сатлоу — спасибо!
Спасибо всем моим читателям, я буду хранить вечную благодарность вам за вашу поддержку.
1
Воинство секретов
Если рождественским утром вы пройдете по улице вдоль ряда окраинных домиков, то непременно почувствуете сходство их мишурных пряничных фасадов со свертками подарков, что лежат под наряженными елками внутри. Потому что как те, так и другие таят в себе секреты. Тяга прощупать и, проткнув, порвать яркую упаковку, посмотрев, что спрятано под ней, сродни неодолимому желанию заглянуть в щелку меж задернутых штор и застигнуть момент единения семьи в это утро Рождества, момент, обычно скрытый от любопытных глаз. Потому что внешнему миру, погруженному в умиротворяющую и в то же время полную трепетных предчувствий особую тишину этого единственного из всех утра, домики эти видятся нарядными игрушечными солдатиками, стоящими плечом к плечу — грудь вперед, живот втянут, — гордо и зорко охраняющими то, что сокрыто внутри.
Дома в это рождественское утро подобны шкатулкам запрятанных истин. Венок на двери — это палец, прижатый к губам, опущенные жалюзи — как сомкнутые веки. А потом, раньше или позже, за опущенными жалюзи и задернутыми шторами затеплится огонек — слабый признак начавшегося движения.
Как звезды на небе, являющиеся невооруженному глазу одна за другой, как крупицы золота на лотке старателя, за шторами и жалюзи в рассветном полумраке возникают огоньки. И постепенно, подобно небу, загорающемуся звездной россыпью, или счетам миллионера, неуклонно пополняющимся новыми поступлениями, комната за комнатой, дом за домом, улица начинает просыпаться.
В рождественское утро кругом воцаряется покой. Но пустынные улицы не внушают страха, скорее напротив: пустота их — это символ надежности и безопасности, несмотря на зимний холод, она дышит теплом. По разным причинам, но всех в это утро тянет к домашнему очагу. Ведь если снаружи мрачновато, то внутри расцветает мир бешено ярких красок, мир, полный восторга, клочков оберточной бумаги и разлетающихся во все стороны цветных ленточек. Воздух настоян на праздничных ароматах корицы и прочих специй, густо напоен рождественскими мелодиями и радостными ожиданиями. В воздух, как ленты серпантина, несутся веселые возгласы и отзвуки объятий, шутихами взрываются слова благодарности.
В Рождество все становятся домоседами, мало кто грешит бродяжничеством, даже у самых неприкаянных есть какая-никакая крыша над головой.
Лишь редкие черные точки одиноких прохожих на пути из дома в дом испещряют улицы. Подкатывают машины, из которых выгружают подарки.
Из распахнутых дверей в холод улицы доносится шум приветствий, дразня догадками о происходящем внутри. Но только ты на порог, устремившись вслед за ними, только ощутишь себя словно в толпе долгожданных гостей — не чужаком, а одним из приглашенных, — как парадная дверь захлопывается, замыкая остаток дня напоминанием, что не твой это праздник.
И сейчас в этом квартале игрушечных домиков по улицам бредет одинокая душа. Но не любоваться красотой потаенного мира, что прячется за этими стенами, пришла она сюда. Душа эта изготовилась к войне — распутать бантом завязанный узел, разорвать обертку, раскрыв то, что таится внутри дома под номером двадцать четыре.
Для нее не столь важно, чем заняты сейчас обитатели этого дома, но для особо любопытных скажем, что в этот момент младенец десяти месяцев от роду, ошеломленный выросшим в углу комнаты огромным сверкающе-зеленым и щетинящимся иголками предметом, тянет руку к блестящей красной игрушке, в которой так смешно отражается знакомая пухлая ручка и слюнявый ротик. В это же время двухлетний малыш валяется в ворохах оберточной бумаги и мишуры, подобно принимающему грязевые ванны бегемоту; в свою очередь, отец семейства застегивает бриллиантовое колье на шее матери семейства, и та, прижав руку к груди, изумленно и недоверчиво покачивает головой, как делали героини виденных ею когда-то старых черно-белых кинолент.
Нам это не столь важно, чего не скажешь о мальчугане, стоящем сейчас в палисаднике дома под номером двадцать четыре и силящемся проникнуть взглядом сквозь зашторенные окна гостиной. Что происходит за окном, он видеть не может, но этот четырнадцатилетний подросток, чье сердце уязвлено, а перед глазами стоит образ матери, льющей слезы все дни напролет, способен проявлять догадливость.
И потому, взметнув руки над головой и широко размахнувшись и отведя плечо назад, он делает сильный бросок. Он бросает то, что держит в руках, и, отступив, с горьким злорадством видит, как пятнадцатифунтовая замороженная индейка, разбив стекло, влетает в гостиную дома номер двадцать четыре. Вторая преграда из затянутых штор между ним и теми, кто в гостиной, несколько замедляет полет птицы. Она грохается на пол, но останавливается не сразу, а, вертясь и кувыркаясь, продолжает скользить по полу, пока не замирает, найдя последнее пристанище под рождественской елкой.
Это им подарок от него.
Люди, как и дома, хранят свои секреты. Не то секреты обитают в них, не то сами они обитают в секретах. Они удерживают секреты, крепко прижимая их к груди, язык облекает их в ложь, чтобы невзначай не выболтать. Но время идет, истина побеждает, правда берет свое. Она, извиваясь, корчится, ворочается, растет, натруженный враньем язык уже не в силах скрывать ее далее, и наступает пора, когда приходится выговорить слова, выплюнуть их, дав свободу громовой истине. Время всегда играет на руку истине, соседствуя с ней и поддерживая ее.
Эта история о людях, времени и истине. О людях, которые, подобно сверткам с рождественскими подарками, таят свои секреты, укрытые множеством оберток, пока наконец секреты не явятся тем, кому они предназначены, кто сумеет снять обертку и докопаться до сути. А иной раз стоит и себя подарить кому-то, чтобы понять, кто ты есть на самом деле. Иной раз, чтобы докопаться до сути, тоже приходится снимать обертки.
Наша история повествует о человеке, снимающем обертки. И о человеке, раскрывающемся, обнажающем свою суть перед теми, кому это важно. А те, кому это важно, раскроются в свой черед. Дайте только срок.
2
Утро ухмылок
Сержант Рэфаел О′Рейли медленно и методично расхаживал по тесной служебной кухоньке полицейского участка Хоут-Гарда, вновь и вновь возвращаясь мыслью к утренним открытиям. Его все знали как Рэфи, что следовало произносить: Рейфии; в свои пятьдесят девять он должен был отслужить еще год до выхода на пенсию. Не думал он, что будет с тоской ожидать этого дня, пока не случилось то, что случилось утром, пока произошедшее, ухватив его за плечи, не встряхнуло хорошенько, не перевернуло вверх тормашками, как это делает снегоочиститель с комьями снега, пока все, что он думал раньше, все его предыдущие планы и соображения не разбились, не разлетелись в пух и прах. С каждым шагом теперь он слышал, как поскрипывают под ногами осколки его некогда твердых убеждений.
Он отмерил в кружку две чайные ложечки растворимого кофе. Кружку в виде здания нью-йоркского управления полиции привез ему из Нью-Йорка в качестве рождественского подарка один его сослуживец. Рэфи притворялся, что подарок оскорбляет его эстетические чувства, но на самом деле кружка была удобна и кофе из нее успокаивал. Сжав ее в руках в то первое утро, он сразу перенесся мыслью на пятьдесят лет назад, когда тоже получил от родителей в подарок на Рождество игрушечную полицейскую машину. Он холил и лелеял этот подарок, пока однажды не оставил машину на дворе на всю ночь и дождь не попортил игрушку, заржавевшую так сильно, что полицейских пришлось досрочно отправить в отставку. И сейчас, держа кружку, он испытывал сильное желание поводить ею по столу, одновременно имитируя звук полицейской сирены, а потом атаковать ею пакет сахара, который, если никого не случится рядом, в конце концов опрокинется, просыпав на машину свое содержимое.