В те дни семейных прогулок Лу обычно уходил в отдельный от всех свой собственный мир. Он становился спасателем, солдатом. Он был китом. Всем, кем только ни пожелаешь. И кем он не был. Каждая такая прогулка начиналась для него с того, что он несколько минут шел задом наперед, глядя на оставленную на стоянке машину, пока красное пятнышко ее не скрывалось из виду, а люди не превращались в пингвинов — черные точки, маячившие вдали, странно колеблющиеся, двигающиеся туда-сюда, едва различимые.
Лу до сих пор любил гулять на пирсе, этой дорожке, ведущей к спокойствию и умиротворению. Он любил разглядывать машины и дома на скалистом берегу, становившемся все туманнее, по мере того как он удалялся от суши и оказывался вровень с маяком, как и он, глядя в море и видимый морю. Здесь после долгой и утомительной рабочей недели Лу сбрасывал с себя все заботы, все беспокойства, швырял их в воду и следил, как плюхаются они прямо в волну, а затем идут на дно.
Но в этот вечер, когда он возвращался домой после знакомства с Гейбом, гулять по пирсу было уже поздно. Ближний свет он выключил, и вокруг была сплошная чернота, прорезаемая время от времени вспышками прожектора на маяке. Несмотря на поздний час и середину недели, поселок не был обычным тихим убежищем. С приближением Рождества рестораны бурлили — устраивались вечеринки, банкеты, ежегодные праздничные ужины. Яхты стояли у причалов, а тюлени ушли от пирса, сытые, с брюхом, набитым макрелью, как пойманной самолично, так и брошенной им щедрыми гостями. Петляющая по холму до самой его вершины дорога была темной и безлюдной, и, чувствуя близость дома и это безлюдье, он нажал на акселератор своего «Порше-911». Он опустил стекло, и волосы его стал ерошить холодный ветерок, и он слушал гул машины, преодолевающей подъемы, пробирающейся меж зарослей вверх по склону. Внизу под ним миллионами огней светился город, зорко следящий за тем, как он взбирается по лесистой горе, петляя, как паук между травинок.
В довершение всего, так сказать, в качестве глазури на торте прекрасного дня, он услышал автомобильный гудок и, взглянув в зеркальце заднего вида, громко чертыхнулся при виде горящих фар патрульной машины. Он снял ногу с акселератора, надеясь, что его обойдут. Но нет — нарушителем, получается, был он. Мигнув фарами и свернув к обочине, он остановился, не снимая рук с руля и глядя, как из патрульной машины вылезает знакомая фигура. Мужчина не спеша обогнул машину Лу, направляясь к дверце водителя. Он поглядывал по сторонам, словно гуляя, что давало Лу время, мучительно напрягая мозг, вспоминать, как зовут этого сержанта. Лу выключил приемник, громкая музыка смолкла, а Лу стал пристально вглядываться в отражение в боковом зеркале, надеясь этим подхлестнуть свою память.
Мужчина остановился возле дверцы Лу и наклонился, заглядывая в открытое окошко.
— Мистер Сафферн, — сказал он, к облегчению Лу, без всякого злорадства.
— Сержант О′Рейли, — отвечал Лу, тут же вспомнив его фамилию. И обнажил зубы в улыбке, напоминающей оскал шимпанзе.
— И опять мы в привычной ситуации. — Сержант О′Рейли поморщился. — Не везет вам, что домой мы с вами возвращаемся в один и тот же час.
— Вы правы, сэр. Приношу свои извинения. Дороги свободны, и я подумал, что превышение скорости мне сойдет с рук. Поскольку нарушителей вокруг вроде бы нет.
— Если только случайные. Но с ними-то вся и сложность.
— Вот и я стал одним из случайных нарушителей, — засмеялся Лу и поднял вверх руки, словно сдаваясь. — Ведь я уже к самому дому подъезжал, еще секунда — и я, ей-богу, стал бы тормозить, но тут как раз вы меня и углядели. Мне просто поскорей домой хотелось, к домашнему очагу, так сказать.
— Я еще в Саттон-Кроссе услышал шум вашего мотора и ехал на звук. Уж слишком вы громыхали.
— Ветер очень тихий.
— Да нет — просто мотор работал как бешеный. Вы этого не замечали, а я заметил. И не в первый раз, мистер Сафферн, с вами такая история.
— Похоже, на этот раз мне устным предупреждением не отделаться! — Лу улыбнулся, постаравшись вложить в это максимум обаяния и чистосердечия. И того и другого одновременно.
— Полагаю, вам известно, какая здесь предельная скорость?
— Шестьдесят километров.
— А вовсе не сто с…
Сержант внезапно оборвал свою речь и быстро распрямился, так что перед глазами Лу теперь не его лицо, а пряжка ремня. Не уверенный в дальнейших действиях сержанта, Лу остался сидеть, уставясь через окошко в полотно дороги прямо перед собой, лелея надежду не получить очередной прокол. С двенадцатью проколами отбирают права, а количество его нарушений приближалось к опасному числу восемь. Покосившись на сержанта, он увидел, что тот потянулся к левому внутреннему карману.
— Вы ручку ищете? — спросил Лу и тоже полез во внутренний карман.
Сержант отпрянул и повернулся к Лу спиной.
— Эй, с вами все в порядке? — участливо спросил Лу. Он тронул ручку двери, но тут же передумал.
Сержант пробурчал что-то невнятное и, судя по тону, угрожающее. В боковое зеркальце Лу следил, как сержант медленно плетется назад к машине. Но шел он как-то странно, как будто приволакивая левую ногу. Может, он пьян? Затем сержант открыл дверцу, сел в машину, нажал на стартер, резко развернулся и уехал. Лу нахмурился — его день даже в эти сумеречные часы приобретал все более сложные и причудливые очертания.
Лу выехал на подъездную аллею с привычным чувством горделивого удовлетворения, которое испытывал всякий раз, возвращаясь домой. Для средних людей, по крайней мере для большинства, размер значения не имеет, но Лу не хотел причислять себя к средним и потому окружал себя вещами, которые были бы под стать его собственной величине и значимости. Несмотря на то что дом их находился в тихом тупичке, где стояло всего несколько домов, угнездившихся на вершине горы Хоут, он заказал ограду повыше и огромные ворота с электронным запирающим устройством и камерами слежения при входе.
Свет в комнатах детей, выходивших окнами на фасад был потушен, и Лу мгновенно охватило необъяснимое чувство облегчения.
— Я приехал! — крикнул он в тишину.
Из глубины коридора, оттуда, где стоял телевизор, доносились запыхавшийся и довольно истерический женский голос и шум какого-то движения: Рут делала упражнения под DVD. Он ослабил галстук, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, сбросил ботинки и, чувствуя приятное тепло мраморного пола с подогревом, стал просматривать почту на столе в холле. Мозг начал постепенно расслабляться, а воспоминания о деловых встречах и телефонных переговорах — медленно тускнеть. Голоса, звучавшие днем, стали глуше и словно спокойнее. С каждым новым предметом, от которого он освобождался, — пальто, брошенным на спинку кресла, пиджаком, кинутым на стол, ботинками, полетевшими друг за другом в угол передней, галстуком, соскользнувшим со стола на пол, портфелем — вот он, сюда его, — мелочью, ключами — их туда, — он чувствовал, как события прошедшего дня постоянно отдаляются от него.
— Привет! — крикнул он на этот раз погромче, поняв, что никто — иными словами, его жена — не вышел его приветствовать. Возможно, Рут приходит в себя, стараясь делать вдохи на счет четыре, как учит ее истеричка с телеэкрана.
— Ш-ш-ш, — услышал он откуда-то сверху. Шипение сопровождалось скрипом половиц под ногами жены, вышедшей на площадку.
Он почувствовал раздражение. Не из-за этого скрипа — дом был старый, и со скрипучим полом приходилось мириться, в раздражение его привело то, что ему затыкают рот. За целый день непрестанных разговоров на профессиональном жаргоне, убедительных и умных речей, предваряющих заключение контракта, его продление или прекращение, никто ни разу не сказал ему «ш-ш-ш». Такое уместно разве что в классе или в библиотеке. Взрослым же в их собственном доме так не говорят. Ему показалось, что это сон или что он опять вернулся в детство. Едва ступил за порог родного дома — и уже злится. В последнее время такое с ним случалось нередко.