— Зачем же так жестоко обходиться с ним? — спросила крестьянка. — Хотя он и уродлив, все же не причинил никому зла.
— Если тролленка бить до тех пор, пока не потечет кровь, примчится троллиха, бросит тебе твое дитя, а свое заберет с собой. Я знаю многих, кто вот так получил своих детей назад.
— Да, но те дети прожили недолго, — вставила другая старушка.
И крестьянка про себя подумала, что это средство — не для нее.
К вечеру, после того как она немного посидела одна в горнице с найденышем, она так безумно затосковала по собственному ребенку, что и не знала, как ей быть. «Может, все-таки сделать, как мне посоветовали?» — подумала она. Но так и не смогла решиться избить тролленка.
Тут же в горницу вошел крестьянин, в руках он держал палку и спросил, где подменыш. Жена все сразу поняла: он хочет последовать совету мудрых старушек и избить тролленка, чтобы получить назад свое родное дитя.
«Хорошо, если он это сделает, — подумала она. — Я такая глупая. Я никогда не могла бы избить невинного детеныша».
Но только муж ударил тролленка, как жена кинулась к нему и схватила мужа за руку.
— Нет, не бей его! Не бей его! — умоляла она.
— Ты, верно, не желаешь получить назад нашего ребенка, — сказал муж, пытаясь вырвать свою руку.
— Ясное дело, я хочу получить его, — ответила жена, — но только не таким путем.
Крестьянин поднял было руку, чтобы снова ударить детеныша, но, прежде чем он успел это сделать, жена заслонила тролленка собой и удар достался ей.
— Боже небесный! — воззвал крестьянин. — Теперь мне понятно, ты собираешься подстроить все так, чтобы наш ребенок остался у троллей на всю жизнь.
Он молча постоял в ожидании, но жена по-прежнему лежала на полу, защищая своим телом тролленка. Тогда муж, отбросив палку, в гневе и печали вышел из горницы.
Потом он все удивлялся, почему не сделал по-своему, хотя жена так ему противилась. Но что-то его остановило. Не мог он ей перечить.
Снова прошло несколько дней в горе и печали. Тяжко матери терять дитя. Но хуже всего на свете получить вместо него подменыша. Это еще пуще нагоняет тоску и не дает покоя.
— Не знаю уж, чем и кормить подменыша, — сказала однажды утром крестьянка мужу. — Не желает он есть то, что я ему ставлю.
— Ничего удивительного, — ответил муж. — Разве ты не слыхала, что тролли ничего, кроме лягушек да мышей, не едят?
— Но ты ведь не потребуешь, чтобы я пошла к лягушачьему пруду и добывала ему там корм? — спросила жена.
— Нет, ясное дело, я этого не потребую, — усмехнулся муж. — По мне лучше всего было бы, если бы он умер с голоду.
Прошла целая неделя, а крестьянка все никак не могла заставить тролленка что-нибудь съесть. Она расставила вокруг него разные лакомства, но тролленок только кривлялся да плевался, когда она хотела заставить его что-нибудь отведать.
Однажды вечером, когда, казалось, он вот-вот умрет с голоду, в горницу примчалась кошка с крысой в зубах. Крестьянка вырвала крысу у кошки, бросила ее подменышу и быстро вышла из горницы, чтобы не видеть, как он ест.
Когда же крестьянин заметил, что жена его и впрямь начала добывать подменышу лягушек, мышей да пауков, его охватило такое к ней отвращение, что он не мог дольше его скрывать. И слова доброго сказать он ей тоже не мог. Но из дома насовсем не уходил — она еще сохранила какую-то долю своей прежней власти над ним.
Но этого мало. Слуги тоже начали выказывать неуважение и непочтительность хозяйке. А хозяин перестал делать вид, будто он этого не замечает. И хозяйка поняла, что коли она и впредь станет защищать подменыша, то тяжек и горек станет ей каждый божий день. Но уж такой она уродилась; если на ее пути вставал кто-нибудь, кого все ненавидели, она старалась изо всех сил прийти бедняге на помощь. И чем больше страданий выпадало на ее долю из-за подменыша, тем бдительнее следила она за тем, чтобы ему не причинили ни малейшего зла.
Спустя несколько лет в полдень крестьянка сидела одна в горнице и накладывала заплатку за заплаткой на детскую одежку. «Да, — подумала она, — не ведает добрых дней тот, кому нужно заботиться о чужом ребенке».
Она все латала и латала, но прорехи в одежке были такие большие и их было столько, что, когда она смотрела на них, слезы выступали у нее на глазах. «Однако это уж точно, — подумала она, — коли б я латала курточку собственному моему сыну, я бы прорех не считала».
«До чего же мне тяжко с этим подменышем, — снова подумала крестьянка, увидев еще одну прореху. — Лучше всего было бы завести его в такой дремучий лес, чтобы он не мог найти дорогу к нам домой, и бросить его там».