— Владимир Ильич, должно быть, сразу почувствовал, чем попахивают твои мысли, — не удержался от упрека Вадим Николаевич.
— Я хорошо знаю, Анечка, какой он ехидна, — сказал Ян Зевин. — Впрочем, я ведь никогда не отказывался от восприятия всего ценного.
Ян Зевин долго рассказывал о школе в Лонжюмо, о лекциях Владимира Ильича. Он говорил и о других лекторах: Инессе Арманд, Луначарском, Семашко. С восторгом отзывался о товарище по школе, которого все звали Серго, о московском рабочем-кожевнике Степане[8].
— После школы нас послали в Россию. Но кто-то нас предал. В августе 1912 года меня снова «взяли»…
Яков Давыдович рассказал о своей второй ссылке — на этот раз в город Кемь Архангельской губернии, о встречах со многими товарищами, которые, как и он, вторично попали в ссылку. Теперь он освобожден из ссылки — для прохождения военной службы.
— И вот я здесь. Идти воевать? Нет! Надо работать в партии. Да, забыл сказать, это Сусанна из Кривого Рога посоветовала мне к вам поехать за «железкой»[9].
— Значит, тебя можно считать дезертиром, — улыбаясь, заметил Вадим.
— Считай, как знаешь. Но вот хочешь не хочешь, а выручай…
Вадим задумался. Задача трудная, но ее надо решить, и решить неотложно. Он вызвал экспедитора Ольгу Глазкову.
— Знакомьтесь, Оленька. Это мой друг. Его надо на сегодняшнюю ночь спрятать…
Ольге Трофимовне Глазковой не нужно было ничего объяснять, она понимала все с полуслова.
А спустя два дня утром один из обычных посетителей, которых немало бывало в редакции, передал Вадиму Николаевичу пакет. Это был паспорт на имя крестьянина Тамбовской губернии Павла Никитича Кузьмина. И надо же так подгадать — с фотографии на паспорте смотрело лицо, очень похожее на того, к кому этот паспорт должен был сейчас перейти.
— Спасибо, друг! — И Ян Зевин, схватив в охапку Вадима Подбельского, расцеловал его. — Мне надо бы тебе еще многое рассказать, да нельзя медлить.
— Куда же ты сейчас?
— Думаю податься на юг. Еще свидимся, Вадим, если доживем до лучших времен…
Тамбовский губернатор — действительный статский советник Александр Александрович Салтыков утром, перед тем как отдавать распоряжения по службе, имел обыкновение просматривать столичные и местные газеты. Управляющий канцелярией Зейдель — старательный и педантичный служака из обрусевших немцев — никого не пропускал к шефу до тех пор, пока тот не переставал шуршать газетными листками.
Вначале губернатор не обратил особого внимания на свежий номер «Тамбовских откликов», но по мере того, как он вчитывался, выражение лица его менялось.
— Обяжите немедленно ко мне явкой редактора «Откликов» господина Подбельского, — сказал губернатор управляющему канцелярией. — Но, прошу вес, без паники. Просто так — губернатор хочет с ним иметь беседу…
Утром следующего дня Вадим Николаевич Подбельский явился по вызову.
— Читаю я газету вашу, — начал губернатор, любивший сразу же без отклонений вести деловые разговоры, — и, признаться, удивляюсь. Какие мысли, какой слог! Но кажется мне, любезный, что мысли эти чем-то попахивают… Вы, конечно, понимаете, что можно было, и не вызывая вас, прикрыть газету. Но мне хотелось вас еще раз предупредить… В последнее время вы много себе позволяете. Ругайте, пожалуйста, мазурика Мандрыкина, который печет отвратительные булки из старых растертых сухарей… Пишите об этом. Но никаких идей!
И затем, повременив немного, чтобы увидеть, какое этот разговор произвел впечатление на редактора, добавил:
— Надеюсь, вы меня поняли, господин Подбельский?..
А Вадим Николаевич Подбельский в иные минуты даже рассеянно слушал губернатора и старался упрятать в густые — щеточкой — усы невольно появляющуюся улыбку: «Раз тобою недовольны власти — значит, ты попал в цель».
Хозяин кабинета встал с кресла и этим дал понять, что разговор закончен. Встал и гость.
— Согласитесь, что мы живем в напряженное время, и нужно, чтобы народ знал о событиях…
Но губернатор не дал Вадиму Николаевичу договорить.
Было ясно, что губернатор воспользуется любым предлогом, чтобы закрыть газету и силой своей власти обрушиться на редактора.
Долго ждать этого повода не пришлось. 8 ноября 1914 года в газете появилась статья В. Торина «Частное хозяйство и государство». В ней говорилось о голоде, безработице, ужасающей дороговизне жизни, вздувании цен на продукты. И в довершение всего утверждалось, что «государство должно будет наметить постоянный переход к сокращению сферы частного хозяйства… реальному ограничению хозяйственного индивидуализма…».
Разве не имеет целью это утверждение возбудить народ к ниспровержению существующего в государстве общественного строя?
Губернский прокурор не нашел в статье «наличия признаков какого-либо преступления». Но губернатор не согласился с ним и, заручившись согласием и санкцией департамента полиции, все же решил возбудить дело против Подбельского и добиться во что бы то ни стало его ареста или на крайний случай высылки из Тамбова.
Вадим Николаевич решил поехать в Петроград, посоветоваться с Аней, встретиться с товарищами.
Большевики с первых дней войны выступали за политику поражения своего правительства в империалистической войне, за свержение антинародного правительства. На партию обрушился поток новых репрессий. Были закрыты все большевистские печатные издания, разогнаны почти все профсоюзы, разгромлены многие партийные комитеты. Но и в этих условиях партия продолжала действовать, бороться. Огромную работу вели большевики — депутаты Государственной думы. Они выезжали в промышленные центры, проводили там рабочие собрания, восстанавливали партийные комитеты. В начале ноября большевистские депутаты Государственной думы были арестованы и преданы суду. Об этом писала Вадиму Николаевичу Анна Андреевна.
«Петербург накануне великих событий, — писала она совсем недавно. — Депутатов социал-демократов предают военному суду — их ожидает смертная казнь… Если это случится, народ не смолчит. Уже по поводу их ареста вспыхнули забастовки на целом ряде заводов… Что-то будет теперь… Вся думская шестерка… Так скоро не станет ее… Передо мной встает Шагов… И его не будет. Что-то кошмарное! Разум не хочет подчиниться этой жестокой логике фактов. Что-то будет?..»
Не успел еще от тамбовского вокзала отойти поезд, как канцелярия петроградского жандармского управления получила шифрованную телеграмму — принять под наблюдение находящегося под особым надзором полиции Вадима Подбельского, выехавшего на некоторое время в Петроград. А на следующий день начальник тамбовской жандармерии послал дополнительно телеграмму о приметах Подбельского: двадцати шести лет, роста и телосложения среднего, русый, усы рыжеватые, нос прямой, походка быстрая и покачивающаяся, смотрит вниз, черное пальто, каракулевый воротник, шоферская темно-коричневая фуражка.
Наблюдение принял филер «Табачный».
Поездка в Петроград, встречи с товарищами заставили Подбельского задуматься над таким вопросом: не стоит ли перебраться в Питер или Москву, там центры революционной борьбы. Схватка предстоит серьезная. А когда ты молод, когда у тебя много сил, хочется быть в гуще событий.
…В Тамбове за неделю, что Вадим Николаевич отсутствовал, ничего, кажется, не изменилось. Губернатор умерил свой гнев и разрешил выпуск газеты, но теперь уже под названием «Тамбовский листок». В газете появился новый отдел — «Шрапнель». Теперь фельетоны уже подписывал не Бука, а Петр Титуляркин. Газета имела куда больший успех, чем «Тамбовский край». Но редактор «Листка» присяжный поверенный Алексей Васильевич Смирнов, да и другие сотрудники газеты проявляли все большую нервозность. Их раздражала, пугала резкость и прямота Подбельского.
— Пожалуй, Аня, — сказал однажды Вадим Николаевич жене, — пора нам убираться из Тамбова…
17 августа 1915 года Вадим Николаевич Подбельский выехал в Москву. Спустя десять дней в Москву приехала и Анна Андреевна Ланина,