В кабинет застенчиво вошел высокий тощий человек с не по росту маленькими руками. Он стоял перед ротмистром, немного опустив голову; прядь темных волос падала ему на лоб.
— Есть важное задание, Андреев, — заговорил Ганько не в своей обычно грубой и суровой манере разговаривать с тайными агентами, с которыми никогда не церемонился.
— В Москву из Тамбова прибыл видный большевик, — продолжал ротмистр Ганько. — Фамилия его Подбельский. — Ганько перечислил приметы Подбельского и перешел к главному. — Сейчас он работает в газете «Русское слово». Примите за ним наблюдение…
Но несколько вялый, флегматичный «Андреев» еле поспевал за своим «поднадзорным». Утром, а то и поздно вечером Подбельский бывал в «Русском слове». Часто он посещал общество «Кооперация», в работе которого принимал деятельное участие. Заходил нередко в земство. Иногда на долгие часы уходил добывать материал для своих корреспонденций или сидел в библиотеке. Несколько раз «Андреев» видел Подбельского на собрании социал-демократической группы в сытинской типографии. «Подбельский — социал-демократ большевик и в настоящее время принимает активное участие в рабочем движении, причем выражает желание поработать в подполье», — вскоре сообщил «Андреев».
Ганько решил приставить к Подбельскому и второго тайного агента — Леонова. В прошлом рядовой 19-го запасного полка, Леонов был еще в десятом году завербован охранкой и числился там под кличкой «Зоя». Получив задание вести слежку за социал-демократами большевиками в легальных организациях, он подвизался в кооперации.
Вадим Николаевич много раз встречал на собраниях общества «Кооперация» этого крепыша с опущенными, как у моржа, усами, с глубоко посаженными бегающими глазами, но он вовсе не подозревал, что этот общительный человек — агент охранки.
Теперь за Подбельским уже вели наблюдение два агента московской охранки — «Зоя» и «Андреев», не зная ничего друг о друге. «Андреев» доносил о связях Подбельского среди московских печатников и журналистов, о его партийных связях, а «Зоя» сообщал о деятельности Подбельского в легальных организациях и прежде всего в кооперации.
Стремясь отвлечь рабочих и крестьян России от революционной борьбы, правящие классы раздували шовинистические настроения. Им старательно помогали в этом эсеры, меньшевики, кадеты, проповедовавшие лозунги «защиты отечества» и «гражданского мира». И только большевики в суровых условиях подполья смело и последовательно поднимали рабочих, крестьян и солдат на борьбу против реакционной войны.
Когда напуганные ростом стачечного движения капиталисты с разрешения властей стали создавать военно-промышленные комитеты и при них «рабочие группы», большевики решительно высказались против участия рабочих в военно-промышленных комитетах. Они разоблачали маневр капиталистов, их стремление подчинить рабочих своему влиянию с помощью этих комитетов.
К концу 1916 года московские большевики уже хорошо знали Вадима Николаевича Подбельского.
Как сотрудник «Русского слова» Вадим Николаевич мог проникнуть на любое предприятие Москвы. Его видели на заводах Густава Листа, Бромлея, Михельсона, на фабрике Цинделя, но особенно часто в московских типографиях. Он приходил на сходки, профсоюзные собрания, просто так бывал в цехах, беседовал с рабочими, рассказывал о положении в стране, о нарастании революции. Получить информацию — это было не основное, что влекло его на заводы. Помочь партийным ячейкам, сколотить новые ячейки — вот основная цель. Часто Подбельский передавал рабочим свежие номера большевистских газет, оттиски трудов Ленина. И вскоре он стал настолько популярен среди московских рабочих, что не было отбоя от приглашений побывать то на собрании большевистской ячейки, то на рабочей сходке.
Начало следующего, 1917 года было ознаменовано в Москве крупным политическим выступлением пролетариата. МК РСДРП (б) призвал рабочих выйти на демонстрацию 9 января — в годовщину «Кровавого воскресенья». В этот день, еще спозаранок, Вадим Николаевич ушел на заводы, чтобы вместе с работниками Московского комитета вывести рабочих на демонстрацию. Анна Андреевна обещала в назначенный час прийти на Тверской бульвар, где был сборный пункт.
Властям стало известно о готовящейся демонстрации. На Страстной площади[10] были усилены наряды городовых. Вдоль бульваров разъезжала конная полиция.
К двенадцати часам на бульваре стали собираться рабочие. Кто-то запел:
Полиция решила, что настало время действовать, и начала теснить демонстрантов. Но число их все возрастало. Около двух тысяч человек двинулись вниз по Тверской. Колонна быстро превратилась в неорганизованную толпу и растаяла в прилежащих переулках. Анна Андреевна с группой рабочих, вышла на Неглинную. На Театральной площади[11] уже собралась большая толпа толпа снова превратилась в колонну, которая направилась к Лубянке. Над демонстрантами взмыло огромное знамя с лозунгами: «Долой войну!» и «Да здравствует РСДРП!»
Дважды прошли демонстранты от Лубянки до Охотного ряда. Вдруг налетела конная полиция. Теперь она пустила в ход нагайки и шашки.
Анна Андреевна заметила, как Вадим проскочил мимо полицейских, а потом она потеряла его из виду.
Усталая, она уже под вечер ввалилась домой. Но Вадима еще не было. «Что же с ним? Где он?..»
Успокоилась Анна Андреевна, только услышав знакомые торопливые шаги мужа.
Девятого января демонстрации и митинги прошли и на рабочих окраинах столицы. Но это было лишь начало. В январе забастовали рабочие шестидесяти двух московских предприятий.
Как ни старался Вадим Николаевич сдерживать себя при разговорах с сотрудниками газеты, он нет-нет да и выскажет им в резкой форме свое мнение об очередных статьях.
— А что нашли вы в ней крамольного? — спросил Иван Жилкин, один из ведущих сотрудников газеты, когда зашел разговор по поводу статьи о думе.
— Крамольное, говорите вы? — переспросил Подбельский и улыбнулся. — Никакой там крамолы нет, в этом-то и беда! Слащавая и гладенькая эта статья. «Военный ураган смел мысль о политике», «партиям сейчас делать нечего» и прочая чепуха.
— Да вы, молодой человек, задиристый политик, — вставил Влас Дорошевич.
— А вы разве с этим согласны, Влас Михайлович? — спросил его Подбельский.
Дорошевич сделал неопределенное движение, от которого его большая бритая голова вошла в широкие плечи.
— Вот видите, Влас Михайлович, вы все стараетесь увильнуть от политики и, как мне кажется, пишете порой не то, что думаете. Разве военный ураган смел мысль о политике? — горячо продолжал Подбельский. — Наоборот, он обострил эту мысль. И почему партиям сейчас делать нечего? Дела много. Нужна такая партия, которая выступила бы против войны, которая боролась бы за дело народное… И разве вы, передовой русский человек, не мечтаете о том, чтобы в России была подлинная свобода?..
Что можно было возразить этому напористому, горячему человеку?
— Советую вам, коллега, — сказал Жилкин, — попридержать свой пыл, он вам еще, должно быть, пригодится…
В последнее время такие разговоры с сотрудниками «Русского слова» у Подбельского бывали довольно часто.
Сытину не один раз докладывали о спорах, которые заводил новый сотрудник. К тому же он — большевик, даже в кооперативном обществе ведет явно большевистскую пропаганду. Хозяин издательства должен знать, что такие люди могут его подвести…