В таком же духе я получил заявление и от всего почтово-телеграфного Совета в целом.
Времена тогда были странные: всех арестованных я тут же объявил свободными.
Затем с телеграфа я направился в помещение почтамта с целью освободить задержанных там почтовых чиновников, против которых не было выставлено никаких серьезных обвинений и которые были задержаны караулом больше «на всякий случай».
Я застал всех арестованных на почтамте спящими на диване. Разбудил их, сказал несколько напутственных слов и объявил свободными.
На другой день я снова встретился с Советом Московского почтово-телеграфного узла, с которым у меня начались длинные и нудные переговоры о признании советской власти и ее представителя — комиссара.
Ни я, ни противная сторона не решались обострять отношений. Я был один перед лицом весьма хорошо сплоченной массы саботажников и обманутой ими массы. Они стояли перед лицом явной победы революционных войск в Москве и уже начинали чувствовать себя затравленными…»
Молодой редактор усманской уездной газеты Николай Александрович Андреев на рассвете 2 ноября 1917 года приехал в Москву. На привокзальной площади и близлежащих улицах было тихо и безлюдно. Андреев, который не раз бывал в Москве, удивился этой необычной тишине. Чего-то недоставало. И, только пройдя пешком несколько кварталов, он понял: не ходят трамваи, не слышно их пронзительного звона.
Студеный ветерок пробивал легкое пальто, то и дело приходилось тереть застывшие уши. Пешком Андреев добрался до Скобелевской площади. Вот и Московский Военно-революционный комитет.
— Проходи, — сказал Андрееву строгий красногвардеец, внимательно прочитав мандат, извлеченный из-за голенища сапога.
— Вам кого, товарищ? — спросил Усиевич, столкнувшись в темноте коридора второго этажа с Андреевым.
— Мне бы кого-нибудь из Ревкома… Я из Усмани… -
— Тамбовский, значит, — Усиевич, обняв Андреева за плечи, втолкнул его в ближайшую дверь.
— Ну, вот теперь я тебя вижу, земляк, — сказал он, усадив усманского гостя.
— Земляк? — переспросил Андреев.
— Ну, конечно же, земляк,
И он представился:
— Григорий Усиевич…
Андреев рассказал, что телеграфная и телефонная связь с Москвой прервана, в Тамбове засели эсеры, и Усмань оказалась оторванной от событий этих дней, вот он и приехал за новостями.
Усиевич сообщил о победе восстания в Петрограде и Москве, об успехе советской власти в провинции.
— Что же касается саботажа телеграфистов, то я советую поговорить с товарищем Подбельским. Тоже, кстати, земляком.
В коридоре послышались быстрые шаги.
— Не он ли идет? Так быстро ходит только Подбельский.
И действительно — вошел Вадим Николаевич.
— Ты легок на помине, Вадим, — Усиевич поднялся с краешка стола, на котором сидел. — Вот и хорошо, что ты пришел. Представляю тебе, товарищ Андреев из Усмани. А мне пора…
Вадим Николаевич крепко пожал руку усманца и внимательно всмотрелся в его лицо.
— Редактор уездной газеты Андреев Николай Александрович.
— Тамбовцы здесь бывают, — сказал Вадим Николаевич. — Вот весной в «Социал-демократ» заходил ко мне Иван Андреевич Гаврилов с порохового завода. Рассказывал, что они там крепкую партийную ячейку создали.
И Вадим Николаевич вспомнил о встрече с Гавриловым весной 1917 года.
— Сейчас он, кажется, — вставил Андреев, — с нашим Исполатовым в Петрограде.
Вадим Николаевич засыпал гостя вопросами:
— Когда видел Николая Николаевича Исполатова? В Усмани ли Моисеев? Как работает Усманский Совет?
Ответы он слушал внимательно, а когда их поток прекратился, улыбнулся и, как бы оправдываясь перед собеседником, объяснил:
— Это я вспомнил, как здорово мы тогда смеялись, когда Гаврилов рассказывал мне, как они громили там меньшевиков и эсеров. «Долой Кишкиных и Бурышкиных!»[14] Да?
— Так, Вадим Николаевич, — улыбаясь, ответил усманский редактор.
Подбельский советовал усманцам быстрее передать власть Совету. Что же касается саботажа на телеграфе, то надо срочно самим готовить своих телеграфистов.
— Где остановились? — спросил у Андреева в заключение Подбельский. И еще раз, как и при встрече, внимательно оглядев гостя, добавил: — У нас морозы, а вы так легко одеты…
— Ничего, товарищ Подбельский. Закалка не вредит.
— Остановились где? — еще раз переспросил Вадим Николаевич.
— Нигде! С вокзала пришел сюда…
— Вот что — мне сейчас нужно в Московский комитет. Приходи сюда вечером перед отъездом, часов около девяти. Договорились?
Он быстро, так что Андреев не успел и опомниться, вышел из комнаты.
Вечером, когда Николай Александрович Андреев снова пришел в Ревком, там было полно народу. Входили какие-то люди, стучали машинки, звонил без конца телефон, было накурено и душно. Андреева ждали.
— Ну вот, потеплее оделся! — таким возгласом встретил его появление Подбельский.
— Зашел днем к дядюшке на Маросейку, — объяснил Андреев, — и взял у него пальто.
— А вот шапку не взяли, — вставил Усиевич.
Вадим Николаевич улыбнулся.
— Об этом я позаботился, Григорий Александрович. — И он передал Николаю Александровичу новую котиковую шапку.
Еще раз получив инструкции, как организовать работу Совета в Усмани, Андреев покинул Московский Военно-революционный комитет.
А спустя два дня вернулся в Усмань из Петрограда председатель Совета Николай Николаевич Исполатов. Он был на II Всероссийском съезде Советов, присутствовал при рождении советской власти, слушал Владимира Ильича Ленина и голосовал за первые советские декреты о земле и мире, за первое Советское правительство, образованное под председательством Ленина.
Вечером того же дня власть в Усмани окончательно перешла к Советам.
По примеру Петрограда и Москвы Советы победно шествовали по всей России.
КОМИССАР ПО ДЕЛАМ ПЕЧАТИ
Осенью 1917 года в Москве выходило около тридцати газет и не менее ста пятидесяти журналов и справочных изданий. Их разовый тираж составлял огромную по тем временам цифру в несколько миллионов экземпляров. Кроме официальных органов, издавалось большое число газет и журналов различных направлений и оттенков.
Сразу же после победы Октябрьского восстания буржуазные газеты начали лить потоки грязи и клеветы на молодую Советскую республику. Города наводнили различные листовки антисоветского характера. Печать в руках буржуазии становилась опасным оружием, направленным против Советов.
Нужно было быстро и решительно покончить с таким положением и вырвать у буржуазии это оружие. Постановлением Петроградского Военно-революционного комитета был закрыт ряд буржуазных газет. 27 октября (9 ноября) Совет Народных Комиссаров принял Декрет о печати, подтверждавший решение Военно-революционного комитета о закрытии буржуазных газет, призывающих к открытому сопротивлению или неповиновению рабоче-крестьянской власти, клевещущих на эту власть.
В буржуазных кругах поднялся неистовый шум: большевики, мол, нарушают свое основное программное положение о свободе печати. Левые эсеры выступили на заседании Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета в защиту «свободы печати», против декрета Совнаркома, «Защитникам свобод» дал резкую отповедь Владимир Ильич Ленин.
«Мы и раньше, — сказал он, — заявляли; что закроем буржуазные газеты, если возьмем власть в руки. Терпеть существование этих газет, значит перестать быть социалистом».
Суровое предупреждение Советского правительства не повлияло, однако, на буржуазные газеты. Они продолжали свою грязную работу.