ром и увидел танки. Они ехали мимо него, смердя черным. Любопытствуя, Холодцов побежал за танками и в полдень увидел Сенчиллова. Сенчиллов сидел верхом на БМП, объясняя торчавшему из люка желтолицему механику текущий момент - причем объясняя по-узбекски. Три дня и две ночи они жили, как люди. Ели из котелков, пили из термоса, обнимались и плакали. Жизнь дарила невероятное. Нечеловеческих размеров рыцарь революции, оторвавшись от цоколя, плыл над площадью; коммунисты прыгали из окон, милиционеры били стекла в ЦК... Усы Руцкого и переименование площади Дзержинского в Лубянку вселяли сильнейшие надежды. Прошлое уходило вон. Занималась заря. Транзистор, раз и навсегда настроенный на "Эхо Москвы", говорил такое, что Холодцов сразу закупил батареек на два года вперед. После интервью Ивана Силаева российскому телевидению Сенчиллов сошел с ума и пообещал жениться на всех сразу. Ново-Огарево ударилось об землю и обернулось Беловежской пущей; зимой из магазина выпала вдруг и потянулась по переулку блокадная очередь за хлебом; удивленный Холодцов встал в нее и пошел вместе со всеми, передвигаясь по шажку. Спереди кричали, чтоб не давать больше батона в одни руки, сзади напирали; щеку колол снег, у живота бурчал транзистор, обещая лечь на рельсы, предварительно отдав на отсечение обе руки. Холодцов прибавил звук и забылся. Когда он открыл глаза, была весна, вокруг щебетали грязные и счастливые от пореформенной жизни воробьи, очереди никакой не было в помине, а хлеба завались - вот только цифры на ценниках стояли такие удивительные, что Холодцов даже переспросил продавщицу про нолики: не подрисовала ли часом. Будучи продавщицей послан к какому-то Гайдару, он, мало что понимая, вышел на улицу и увидел возле магазина дядьку в пиджаке на джинсы и приколотой к груди картонкой "Куплю ваучер". Возле него торговала с лотка девочка. Среди журналов, которыми торговала девочка, "Плейбой" смотрелся ветераном труда, случайно зашедшим на оргию. Холодцов понял, что давеча забылся довольно надолго, и на ватных ногах побрел искать Сенчиллова. Сенчиллов стоял на Васильевском спуске и, дирижируя, кричал загадочные слова "да, да, нет, да!" Глаза гегельянца горели нечеловеческим огнем. Холодцов подошел проведать, о чем это он, что такое "ваучер", почему девочка среди бела дня торгует порнографией и что вообще происходит, но Сенчиллов его не узнал. Холодцов крестом пощелкал пальцами в апрельском воздухе перед лицом друга, отчего тот вздрогнул и сфокусировал взгляд. - Здравствуй, - сказал Холодцов. - Где ты был? - нервно крикнул Сенчиллов. - У нас тут такое! - Какое? - спросил Холодцов. Сенчиллов покрутил руками в пространстве, формулируя. Холодцов терпеливо наблюдал за этим сурдопереводом, пытаясь понять хоть что-нибудь. - В общем, ты все пропустил... - сказал Сенчиллов. Заложив себе уши пальцами, он внезапно ухнул в сторону Кремля ночным филином: - Борис, борись! - после чего потерял к Холодцову всякий интерес. Через проезд стояла какая-то другая шеренга и кричала "нет, нет, да, нет!", и Холодцов пошел туда и начал распрашивать об обстоятельствах времени, и получил мегафоном по голове, и слабо цапанув рукой по милицейскому барьерчику, потерял сознание. Открыл глаза он от сильных звуков увертюры Петра Ильича Чайковского "1812 год". В голове гудело. Несомый ветерком, шелестел по отвесно стоящей брусчатке палый лист, по чистому, уже осеннему небу плыло куда-то вбок отдельное облачко, опрокинутый навзничь Минин указывал Пожарскому, где искать поляков. Холодцов осторожно приподнял тяжелую голову. Перед памятником, пригнувшись, наяривал руками настоящий Ростропович. Транзистор бурчал голосами экспертов. Ход выполнения Указа 1400 вселял сильнейшие надежды. Красная площадь была полна народу, в первом ряду сидел до судороги знакомый человек с демонстративной сединой и теннисной ракеткой в руках. Холодцов слабо улыбнулся ему с брусчатки и начал собираться с силами, чтобы пожелать успехов в его неизвестном, но безусловно правом деле - но тут над самым ухом у Холодцова в полном согласии с партитурой ухнула пушка, в глазах стемнело, и грузовик со звоном въехал в стеклянную стену телецентра; изнутри ответили трассирующими. Оглохший Холодцов попытался напоследок вспомнить: был ли в партитуре у Чайковского грузовик с трассирующими? - но сознание опять оставило его. На опустевшую голову села бабочка с жуликоватым лицом Сергея Пантелеймоновича Мавроди и, сделав крылышками, разделилась натрое; началась программа "Время". Комбайны вышли на поля, но пшеница на свидание не пришла, опять выросла в Канаде, и комбайнеры начали охотиться на сусликов; Жириновский родил Марычева; из BMW вышел батюшка и освятил БМП с казаками на броне; спонсор, держа за голую ягодицу девку в диадеме и с лентой через сиськи, сообщил, что красота спасет мир - после чего свободной рукой подцепил с блюда балык, вышел с презентации, сел в "Мерседес" и взорвался. Президент России поздравил россиян со светлым праздником Пасхи и уж заодно, чтобы мало не показалось, с Рождеством Христовым. Потом передали про спорт и погоду, а потом, в прямом эфире, депутат от фракции "Держава-мать" с пожизненно скучным лицом бывшего капитана милиции полчаса цитировал по бумажке Евангелие. Закончив с Иоанном, он посмотрел с экрана персонально на Холодцова и тихо добавил: - А тебя, козла, с твоим, б..., рыбьим жиром мы сгноим персонально. Холодцов вздрогнул, качнулся вперед и открыл глаза. Он сидел в вагоне метро. На полу перед ним лежала шапка из старого, замученного где-то на просторах России кролика - его шапка, упавшая с зачумленной, забитой, как у Страшиллы, головы. На шапку уже посматривало несколько человек. - Станция "Измайловская", - сказал мужской голос. Холодцов быстро подхватил с пола упавшее, выскочил на платформу и остановился, соображая, кто он и где. Поезд хлопнул дверями, прогрохотал мимо и укатил, открыв взгляду белый свет. Платформа стояла на краю парка, а на платформе стоял Холодцов, ошалело вдыхая зимний воздух неизвестно какого года. Это была его станция. Где-то тут он жил, помнится. Холодцов растер лицо и на нетвердых ногах пошел к выходу. У огромного зеркала возле края платформы он остановился привести себя в порядок. Поправил шарф, провел ладонью по волосам, кожей ощутив неожиданный воздух под ладонью. Холодцов поднял глаза. Из зеркала на него глянул лысеющий, неухоженый мужчина с навечно встревоженными глазами. Под этими глазами и вниз от крыльев носа кто-то прямо по коже прорезал морщины. На Холодцова смотрел начинающий старик в потертом, смешноватом пальто. Холодцов отвел глаза, нахлобучил шапку и пошел прочь от зеркала, на выход. Ноги вели его к дому, транзистор, что-то сам себе бурча, поколачивал по бедру. В сугробе у троллейбусной остановки лежал человек. Он был свеж, розовощек и вызывающе нетрудоспособен. Он лежал вечной российской вариацией на тему свободы, лежал, как черт знает сколько лет назад, раскинув руки и блаженно улыбаясь: очки, ботинки на шнуровке, пальто... Холодцов постоял над блаженным телом, осторожно потеребил обшлаг. Человек открыл голубые, как у Холодцова, глаза, увидел над собою такие же но с серыми мешками и въевшейся в зрачки заботой о текущем моменте - и, застонав, слабо махнул рукой, отгоняя этот страшный, неведомо откуда взявшийся сон. Через мгновенье он снова мирно сопел в две дырочки. Холодцов постоял еще немного и энергичным шагом двинулся вон отсюда по косо протоптанной через сквер дорожке, домой. Потом сорвался на бег, но почти тут же остановился, задыхаясь. Поправил очки, посмотрел вокруг. Еще не смеркалось, но деревья уже теряли цвет. Тумбы возле Дворца Культуры были обклеены одним и тем же забронзовелым лицом. Размноженное лицо это, напрягши многочисленные свои желваки, судьбоносно смотрело вдаль, располагаясь вполоборота над обещанием: "Мы выведем Россию!" Никаких оснований сомневаться в возможностях человека не имелось; ясно было - этот выведет. Руки с татуировками "левая" и "правая" на соответствующих бицепсах были скрещены на груди. Прикурить удалось только с четвертой попытки. Холодцов жадно затянулся, потом затянулся еще и еще раз. Выпустил в темнеющий воздух струйку серого дыма, прислушался к бурчанию у живота; незабытым движением пальца прибавил звук. Финансовый кризис уступал место стабилизации, крепла нравственность, в Думе в первом чтении обсуждался закон о втором пришествии. Ход бомбардировок в Чечне вселял сильнейшие надежды. ------------------------------------------------