Глава XI
НАСТЯ
Показался всадник. Едет по дну балки. И, как видно, издалека: у коня на груди, в паху, на боках за передними ногами темные пятна пота. А всадник… Бог ты мой, так ведь это Арканов! Начальник поста Карабуш… Вот, значит, каков он! Недаром покойный Гвоздев к нему так недоверчиво относился!..
Да, но ведь Арканов Тимофея хорошо знает, знает, что он комсомолец, готовился в партию большевиков вступить и уже считался сочувствующим. Нет, Арканов никогда не поверит, что красноармеец Тимофей Недоля мог стать изменником.
Эти мысли мгновенно пронеслись в голове Тимофея, и он даже растерялся. Арканов сразу же возьмет его под подозрение, другим расскажет. А тот, вспомнил Тима о холодных, как льдинки, глазах только что подходившего человека, ни перед чем не остановится. Ленты на спине станет вырезать и не задумается.
Но больше всего страшило Тимофея то, что он погибнет бесполезно, не успеет никому ничего сообщить о том, что здесь замышляется. Бежать? Куда? И пол сотни сажен не пройдешь, как поймают, — голая степь, отовсюду видно, как муху на тарелке. Наверное, и сторожевые посты расставлены; такое дело затевают должны быть начеку.
Эх, была бы сейчас лента, чесанул бы очередью, и порядок. А там — будь что будет. Сказал бы, пулемет дескать, неисправен…
Арканов между тем подъехал к колодцу, спешился коня сразу поить не стал, привязал к акации, боится как бы запалу не было. Наверное, сам пить захотел взял бадью, стал опускать ее.
Глубоки степные колодцы. На десятки сажен уходят они в землю. Глянешь сверху — только светлое пятнышко блестит. Да еще сушь, и веревки еле-еле хватает, и это Тимофей знал, сам утром доставал. Бывший начальник поста совсем перегнулся в колодец, только зад наружу торчит, да ноги в камень упираются, чтобы не потерять равновесие.
И Тимофей, не раздумывая, в каком-то мгновенном порыве вдруг вскочил на ноги, съехал с обрыва, в два прыжка очутился у колодца, дернул ноги Арканова кверху… Послышались глухие удары тела о каменные стенки, через несколько секунд донесся гулкий всплеск. Недоля не стал заглядывать в колодец — некогда. Отвязал коня, хлестнул его попавшимся под руки прутом, потом из корыта стал брать горстями воду, заливать свои следы. И все это делал спокойно, размеренно, как заведенный, и только поднявшись на обрыв, почувствовал, как у него дрожат руки и ноги, пересохло в горле, болезненно забилась какая-то жилка в левом виске.
«Надо успокоиться… Да и нельзя мне здесь сейчас быть. Увидят коня, станут всадника искать. Не мог же я не заметить, куда он делся?! А может, поднять крик, что он в колодец упал? А если не убился до смерти и его успеют вытащить? Нет, ни к чему…»
Откатил пулемет в кусты, забросал ветками — и во двор. Через заднюю калитку. И только порог перешагнул — Настя навстречу. Какая-то необычная. То слова не добьешься, а тут улыбается, глаза блестят.
— А я думала, вы с ними, — обожгла громким шепотом ухо.
— Что?
— Думала, как и они… Но смотрю — вы его за ноги…
У Тимофея все вдруг похолодело.
— Так ему и надо. Вреднющий был, самый вредный из них. И ко мне все приставал.
— Так ты…
— Ну да, все видела. Собралась воды принести, а он подъехал. Не хотелось мне с ним встречаться, ждала, когда от колодца уйдет… А тут ты…
Тимофей и слова сказать не может — если она… Да Настя, видать, поняла его состояние, зашептала:
— Ты не бойся, я никому… Я сама их ненавижу, ух как! — И сжала пальцы в кулак.
Отлегло от сердца у Тимки, и губы его сами в улыбку растянулись.
И она улыбается:
— Иди отдохни пока, а я сейчас обедать принесу…
Тима молча направился к лестнице на сеновал.
— Чего ты туда в жару да духоту? Перебирайся в сарай. Там возок стоит, натаскай в него сена и спи. И спокойнее и лучше…
Жалко Тимофею было расставаться с таким хорошим наблюдательным пунктом, но послушался, пошел в сарай; сейчас у него такое состояние — не до наблюдений.
В сарае прохладно и сумрачно, пахнет дегтем и конским потом от развешанной по стенам сбруи. Нашел возок, плюхнулся на сиденье, прислонился к стене и даже глаза закрыл, такая вдруг навалилась усталость, а с ней и какое-то непонятное забытье, совсем непохожее на сон, но и не явь, потому что он снова чистил пулемет, разговаривал с голубоглазым человеком, потом скатился с обрыва, чтобы бросить в колодец своего бывшего командира Арканова.